(О ДУХОВНОЙ БРАНИ)
Книга пятая Глава четвёртая
Увидев, что Марк стремится к непрестанной молитве, сатана навалился на Марка так, как только он один это умеет делать.
У Марка началась монашеская брань. Та самая брань, о которой люди не с монашеским устроением души не имеют даже отдаленного представления.
Нечистые, грубые, злобные и пустые помыслы хлынули в душу Марка мутным иссушающим потоком.
То песни похабные привяжутся, то глупости какие-нибудь, а то и самое откровенные блудные мысли, матерщина или совсем Марку ненужные пустые мысли. Мысли шли непрерывно. Душа Марка превратилась в проходной двор для грубости, для нечистоты и для грязи собранной со всех мысленных помоек мира.
Дело наконец со временем дошло до того, что Марк и одной молитвы Иисусовой не мог уже прочесть как прежде, со вниманием. Марк почти перестал есть, осунулся лицом и похудел. Послушнический подрясник повис на нем, как мешок на вешалке.
— Сатана решил извести тебя пустомыслием, — коротко сказал отец Иона, когда Марк пожаловался ему на безуспешную борьбу с дьявольскими помыслами.
— Что мне делать?
— Терпи. Ты монахом хочешь быть. Учись побеждать врага долготерпением. Он свое, а ты свое. Он муть, а ты молитву. Тут как на Новгородском вече. Кто кого переорёт, тот и будет прав перед Богом.
— Разве сатана может быть прав перед Богом?
— Если ты будешь лениться в борьбе с его грязью, прав будет он, а не ты. Потому что он оказался сильнее.
Когда начался второй год борьбы с непрерывными дьявольскими помыслами, Марк начал унывать.
— Я никогда не смогу перекричать его, — сказал он как-то раз отцу Ионе.
— Сможешь. Я терпел его почти пять лет. Только лишь спустя этот срок ко мне пришла первая внимательная молитва после его жестких нападений. Он дует тебе в уши, что все твои усилия напрасны и что он якобы непобедим, а сам только того и ждет-не дождется, чтобы ты отстал от молитвы. А всё оттого, что понимает поганый, что в твоей душе ему со временем не придется свои гнилые песенки распевать без печали. Трудись. Бог не любит нетерпеливых.
Марк трудился.
Стал подходить к концу второй год борьбы.
Помыслы не отставали, а только наоборот, стало хуже чем прежде.
Особенно тяжело было Марку переносить непрерывные блудные помыслы и сквернословие, которые он не любил ещё и до прихода к вере.
Посреди этого ежедневного внутреннего кошмара и был ему назначен день его пострига в монашество.
Марк пришел к отцу Ионе.
— Я не могу быть монахом.
— Почему?
— У меня душа как помойка. Рано мне еще рясу одевать.
— При моем постриге моя душа не была лучше. Дьявол тебя запугать хочет, а ты не поддавайся. На войне как на войне. Отдыха тебе враг не даст ни на одно мгновение, а ты ему плати тем же. Два года твоей борьбы — это небольшой срок. Скажи сам себе: «Буду терпеть десять лет», — если отстанет бес пустомыслия через шесть лет, скажи сам себе: «Слава Богу, всё кончилось на четыре года раньше», — и благодари за это Бога.
— Почему так долго надо ждать?
— Периоды внимательной молитвы потом также будут долгими. Ты должен научиться пожизненному терпению. Я уже говорил тебе. Терпение для монаха — это все. Крепись.
В назначенный день пострига брань не ослабевала.
Приехал епископ.
Если бы отец Иона не дал Марку чинопоследования монашеского пострижения и не заставил его выучить это чинопоследование наизусть, то Марк во время обряда ничего бы не понял. От волнения он не понимал того, что обещал Богу в эти Святые минуты.
Все оказалось не так, как это представлял себе Марк. Марк ожидал благодати, а вышло всё иначе.
Но благодать все же пришла.
Пришла после того, как Марка закрыли на первую ночь в Храме.
(По обычаю новопостриженный монах должен провести на непрестанной молитве в Храме, не выходя из него, за исключением случаев крайней нужды, несколько определённых игуменом суток. — прим. автора)
Марк (теперь уже отец Матфей) должен был стоять все ночи с зажженной свечой в руках и молиться перед иконой Божией Матери с Богомладенцем. Стоять надо было до тех пор, пока были силы.
Как только раздался щелчок закрывающегося снаружи навесного замка, почти двухлетняя непрерывная мысленная брань отца Матфея полностью прекратилась. Прекратилась так, как будто её вообще никогда не было.
Отец Матфей прислушался к себе.
Ни одной мысли.
Ни о чём.
Отец Матфей не мог поверить в то, что такое возможно.
Он даже забыл свое прошлое имя.
Забыл свою прошлую жизнь.
Забыл все.
Состояние было, как у новорожденного младенца.
Нет, отец Матфей мог бы, конечно, сделать над собой какое-то внутреннее усилие, и он вспомнил бы всё.
Но зачем?
«Почему же я не молюсь? — подумал отец Матфей. — А ведь прав был схимонах Иона. Отсутствие помыслов на молитве — это норма для монаха».
Отец Матфей взял четки, данные ему при пострижении епископом, и протянул, по Афонскому обычаю, по сто Иисусовых молитв за постригавшего его епископа, за игумена монастыря, за отца Иону и за Гришу.
Душа немного устала от молитвы, но посторонних помыслов не было ни одного.
Душа отца Матфея наслаждалась необыкновенной тишиной внутри себя и в Храме.
Отец Матфей прислушался сам к себе.
«Надо же, — подумал он, — я ожидал, что будет трудно… А тут такое блаженство!»
Едва заметная улыбка тронула его лицо.
«Если бы я знал, как хорошо быть монахом, я бы родился им».
Пальцы руки привычно легли на косточки четок.
«Ни одной четки не пропускай бездумно, — вспомнил он наставление отца Ионы, — Богу не количество твоих молитв нужно, а качество. Помни об этом. Если будешь молиться для количества, то поищи себе другого духовника».
«Иисусе Христе, помилуй мя», — пропустил отец Матфей одну четку,
«Иисусе Христе, помилуй мя», — прошла вторая.
«Иисусе Христе, помилуй мя», — помысел немного отвлекся, отец Матфей вернулся на одну четку назад.
«Иисусе Христе, помилуй мя»…
По временам он впадал в полузабытье, но его сознание не отключалось полностью, он помнил, что он в Храме и что он молится, хотя была уже ночь.
«Иисусе Христе, помилуй мя»
Музыку молитвы можно слушать бесконечно.
Как жаль, что от многих сокрыто это величайшее и глубокое блаженство для человека — молитва.
«О чем ты думаешь, Матфей? — мысленно спросил он сам себя. — Та молитва, которая пришла ко мне, пришла ко мне только лишь сегодня. Не иначе, как по молитвам отца Ионы или Гриши. То, как я молюсь сейчас, вчера было недоступно. А отец Иона говорил, что молитва от молитвы отличается точно так же, как отличается маленький ручеек от моря… Так что же это такое — молитва? Это величайшее таинство…»
По лицу отца Матфея потекли благодатные слезы.
Слезы текли больше часа.
Потом слезы ушли.
Душа очистилась слезами и рассказала Богу на древнем языке всё, что он испытал за последние два года от дьявола. И много ещё чего рассказала того, что не опишешь никакими словами. Язык человека так беден и так скуден, по сравнению с древним языком, что будь воля отца Матфея, он вообще забыл бы человеческий язык… Этот бесполезный нарост и проклятие Божие для человека. Прикраса неправды. На древнем языке невозможно лгать! Вот в чем его красота и привлекательность…
Отец Матфей снова взялся за четки.
«Иисусе Христе, помилуй мя»
А вот Имя Богочеловека Иисуса Христа на древнем языке не скажешь… Только на человеческом… «Нет другого имени под Небом, Которым надлежало бы нам спастись…»
Но сердечное обращение к Богу все равно происходит на древнем языке. Только сейчас я начинаю понимать, что язык сердечных чувств и древний язык — это не одно и тоже.
Какое же все-таки счастье, что я стал монахом.
По лицу отца Матфея вновь полились обильные потоки слез.
«Когда слезы придут, дай им выйти из тебя, но никогда не вызывай у себя слезы своей волей. Это может привести тебя к гордости, — вспомнил отец Матфей наставление отца Ионы. — Если сатана увидит, что ты вызываешь у себя особые религиозные чувства, он мгновенно этим воспользуется. Тогда ты уподобишься католическим прельщенным «святым», чья пища — гордость, а не Богообщение. В истинном Богообщении экзальтация и надуманность невозможны. Православный монах — это смирение, смирение и еще раз смирение».
«Иисусе Христе, помилуй мя».
.
Утром, когда открыли Храм, вместе со сторожем вошел отец Иона.
— Молитвами Святых Отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас.
— Аминь, — одними губами ответил отец Матфей.
— Ну, как ты тут?
— Брань прекратилась.
— Он вернется. Будет еще злее, чем прежде.
— Вас тоже кусает?
— Четверть века уже не борюсь с ним. Мне даже вспомнить сейчас трудно те брани, какие были у меня прежде.
— У вас всегда чистая от посторонних мыслей молитва?
— Моя молитва другая. Тебе рано думать об этом. Сколько ты будешь монахом, столько и будешь убеждаться в том, что завтрашний день никогда не будет таким, каким ты его представлял вчера.
— Для чего же это? — спросил отец Матфей.
— У дьявола есть такая особенность: он всегда играет не по тем правилам, которые от него ждет человек.
— Зачем Бог попускает это?
— Чтобы человек ни на что другое не надеялся, кроме Иисуса. Ведь человек может из всего сделать для себя идола. Из монашества, из поста, из молитвы, из сокрушения духа, из слёз. Из всего дьявол может сделать идола для человека.
— Как это происходит?
— Человек начинает любоваться чем-либо своим. Какую благодать приносит пост, молитва и плач. Потом задается вопросом: «Почему никто сокрушения духа не ищет?» Это и есть идол. А потом в один день все меняется. Падения начинаются там, где не ждешь.
— Не думал, что монашество — это так сложно.
— Твои сложности, отец Матфей, ещё не начались. У меня так сложилось, что и духовника не было. И советоваться было не с кем. Пойдешь, поешь немного?
— Нет. Потерплю пока. А Леонид Геннадиевич? Вы не советовались с ним?
— Он другим был. Я не понимал пути, по которому он шел. Спорили мы с ним часто.
— Вы думаете, он сейчас у Бога? — спросил отец Матфей.
— Думаю, что да. Молитва о его душе мягко идет. Спокойно. Это значит, что он не в аду.
— А вы видели его после его смерти?
— Зачем мне это? — немного удивленно вскинул брови отец Иона. — Молись больше. Молитва на всё даст ответ, хотя и не сразу; а о загробной участи кого-либо опасайся у Бога спрашивать. Если Бог посчитает что-то нужным открыть для тебя, то Он Сам откроет тебе всё. Но быстро в эту меру никто не приходит. Со временем сам поймешь, что Божие не все могут вместить. Поэтому больше молись, да поменьше спрашивай Бога о чём-либо и меньше говори с другими о Боге.
— Что мне искать? Монашества или Священства? Для меня это важно.
— Тебе нельзя быть Священником. У тебя другой путь.
— Какой?
— Покаяния ищи. Когда откроются двери таинств, уже не ты будешь спрашивать меня о чем-либо, а я приду просить тебя об одолжении.
— Не верю я, что так будет, — усомнился отец Матфей.
— Как это — не веришь? Я к тебе зачем шел? Об одолжении просить. Чтобы ты молился за меня и в этот день, и в следующую ночь. Бог смиряет нас всех. Вон Гриша тоже просил тебя молиться за него. Если устанешь сильно — полежи на скамейке. Лучше лежа молиться, чем стоя роптать на Бога.
Отец Иона подошел к канону, где поминают усопших, поставил свечу, перекрестился, поклонился в сторону Алтаря и, не зажигая свечи, вышел из Храма.
Сторож закрыл, отца Матфея еще на сутки.
Вторая ночь прошла, как и первая.
Искушений и мешающих молитве мыслей не было.
На четвертый день отец Иона сказал отцу Матфею:
— Все. Хватит. Иди, кушай в трапезной и потом в келью. Отоспись пару дней. А потом приходи ко мне. Разговор есть.
Послушание духовнику выше поста и молитвы.
Отец Матфей завернул в бумагу остатки толстых свечей, которые он жег ночами, и вышел из Храма.
(КАК РАСКРЫВАЕТСЯ БОЖИЕ)
Книга пятая Глава пятая
— Тебе нужно понять, как оживают в человеке истины Божии, — сказал отец Иона, когда спустя два дня к нему пришел отец Матфей, — если поймешь это ясно, то сможешь прийти к раскрытию тайн Божиих внутри себя. На слух всё, что я скажу тебе, будет казаться простым, но на деле всё потом всегда будет складываться не так как мы думаем поначалу и чтобы тебе не заблудиться на пути монашеском, нужна особая осторожность, чтобы удалить от себя ложь, которая любит представляться правдой.
Отец Иона немного помолчав, показал на икону Сошествия Иисуса Христа во ад. — Видишь эту икону? Ад — это ты. Душа, которая в аду… это тоже ты. Господь это Свет, но сам ты всегда будешь тьмой, и ни для кого не будешь Светом. Запомни это хорошо. Ведь если ты захочешь услышать Бога, ты прежде перестать слышать себя самого. Перестать слышать свой гордый ум.
Самое страшное для монаха — поспешные выводы. Часто такое бывает: человек прочитает в книге о смирении, и тут же дьявол составляет внутри прочитавшего мнение, что человек якобы понял что такое смирение и что якобы душа его уже знает что это. А внутри человека сидит бес высокоумия, да еще один из самых маленьких и если человек верит самому себе, то демоны смеются над ним. Я тебе много раз говорил: Святость ни к кому не приходит быстро и никому не достается легко, но если ты смиришься по-настоящему, то перестанешь слышать свой ум, перестанешь слышать свое мнение о всём и о вся и забудешь про себя. Когда забудешь про себя, то Бог Сам заговорит в тебе, но не сразу, а тогда, когда ты этого будешь меньше всего внутри себя ждать. Но если ты будешь иметь свое мнение о чем либо духовном, то это будет не твое мнение, но, подмена от дьявола, посеянная внутри тебя. Ты будешь смотреть, на икону Спасителя и будешь возбуждать в себе любовь к Богу. А дьявол будет «помогать»… будет возбуждать в тебе «любовь» к Богу гордую и нечистую, которую Бог не примет.
— Вы уже говорили мне это, отец Иона, — сказал отец Матфей.
— Я помню, что говорил тебе это, но я сказал тогда тебе не всё, (потому что ты не был готов слышать это), но сейчас говорю тебе что в тебе ложно… абсолютно всё… и абсолютно всегда будет ложно перед Богом твоим и Спасителем.
— ??! — Марк смотрел на отца Иону с немым вопросом.., — а как тогда жить и на что можно будет опираться?
— Опирайся на то что тебе даётся Божией благодатью, но помни это не твоё, но Божие, помни что любое правильное и доброе внутри тебя чувство или мысль не может исходить от тебя самого (от твоей ипостасной природы), но может лишь подаваться Богом как Дар Его, и отражаться внутри каждого из нас, но Божие густо перемешано внутри нас с ложью демонов. «Всяк человек ложь», — сказано в Писании, и Писание не может нарушиться в угоду кому-либо. Но каждое твое слово, каждая твоя мысль о Боге, каждое твое чувство к Нему, каждое твое понятие о всём внутри тебя будет пожизненно замешано на ТОЙ лжи, которую ты пока ещё в себе не видишь. А все оттого, что Свет Божий пока ещё не приблизился к тебе, и ты далеко отстоишь от своего Спасителя. А Спаситель не желает стоять рядом с тобою. Он желает жить внутри тебя Вечно. И Христос Желает чтобы ты жил в Нём (внутри Него) Вечно, как в своем Доме. А если ты будешь думать о себе, что ты понял хоть что-либо духовное правильно, то снимай с себя клобук и мантию потому что они чёрного цвета.
— Черный цвет монашеской одежды — это цвет покаяния, — сказал Марк.
— Это ты правильно говоришь, но дьявол, невидимо для тебя, будет пытаться войти внутрь каждого твоего слова и внутрь каждого твоего чувства. Истинное покаяние не сразу находится… и не сразу открывает двери в Небо. Те кто думает, что знают, что такое покаяние, сами себе закрывают дорогу к покаянию истинному потому что покаяние истинное природе человека (ипостаси человека) не принадлежит и принадлежать никогда не будет. Покаяние истинное это — покаяние благодатное и принадлежать оно всегда будет — лишь одному Христу Богу и тому в кого Бог решит Свой Дар покаяния вложить, но и вложенное внутрь твоей души покаяние как Дар Божий, останется не твоим. Об этом монаху ОЧЕНЬ важно помнить чтобы не возноситься над теми у кого нет никакого покаяния ни благодатного, ни не благодатного. Вот ты пойди, найди Гришу и спроси его: «Что такое покаяние?» Что он скажет тебе в ответ? А он Божий человек, перед которым я недостоин преклонить свои колени.
— Он скажет, что он не знает, что это такое, — уверенно сказал отец Матфей.
— И правильно скажет. Потому что покаяние истинное — это такая благодать Божия которую не могут постичь даже Архангелы Святые. В Грише благодать покаяния действует непрестанно. Потому оно действует непрестанно, потому что оно Божие, но не его личное.
— Бог кается в нём? — спросил отец Матфей.
— Бог не кается, потому что Он Свят, но совершает таинство покаяния внутри Гришиной души, потому что Гриша трудился.
— Как мне убить свой ум и вселить в себя Ум Божий? — спросил отец Матфей.
— Никогда ни в чём не доверяй себе. Догматы не исследуй и не подвергай сомнению, а все свои чувства и мысли всегда почитай нечистыми перед Богом.
— Я никак не могу понять, отец Иона, как мне молиться Христу, если все мои молитвы нечисты?
— Со смирением молись, старайся молиться постоянно, но не верь себе. Для того, чтобы видеть свою нечистоту не нужен ум, но нужен навык к непрерывному покаянию. Тут, нужен духовный опыт и жить так чтобы твоё покаяние не выражалось внешне.
— Не ходить с постным лицом… — тихо сказал отец Матфей.
— Постное лицо никого не делает лучше. Мир всегда будет занят своим, а Иисус никому не навязывает Себя, ведь для спасения нужно во многом себя ограничивать, а так как человеку это нелегко то, мир не идёт к Христу.
— Мне тоже трудно менять себя, — сказал отец Матфей.
— Бог Желает чтобы монах убил себя духовно и возродился внутри Духа Божия и стал новой тварью. Вот для чего Христос сказал: «Если семя не погибнет, не даст плода», — но многие ли желают ежедневно и пожизненно убивать себя молитвой покаяния духовно? Многие ли желают: «Быть совершенными, как и Отец наш совершен есть»? Многие ли помнят о том что «ничто нечистое не войдет в Царствие Небесное»? Нет. Немногие это ищут. Но в настоящее время люди говорят сами себе: «Это неисполнимо», — и всё… Люди сами добровольно запирают себя от Бога в мутном омуте нерадения.
— Значит, спасутся единицы? — спросил отец Матфей.
— Я не сказал тебе этого, потому что я не Иисус Христос. Мир будет судить Он, но не я. Я лишь говорю тебе о том что должен искать ты сам, а мир… оставь Судить Богу. Мы себя — не знаем… куда уж нам понять душу другого человека… Взгляни сам на себя, можешь ли ты исполнять заповеди Христа безупречно?
— Не могу, — вздохнул отец Матфей.
— И я не могу, — ответил отец Иона, — но я ежедневно делаю то что посильно для меня. Иногда это совсем немного, но за то, что кому-либо было не по силам, Бог не спросит ни с меня, ни с тебя и ни с кого другого, потому что Бог есть Любовь и Он не убийца Своих творений.
— Как же тогда спастись? Два года слушаю вас, отец Иона и все время вижу Свет вдали.., а как сделать так чтобы Свет стал ближе?
— Когда увидишь Свет Христа внутри себя, ты не спросишь ни меня, ни себя, ни Бога ни о чём. Ты не сможешь сказать ни единого земного слова.
— Тогда я научусь говорить на древнем языке?
— Древний язык — это язык Бога в человеке. Сначала он проявляет себя в сердце человека тем, что непрестанно обличает человека и никогда не хвалит его. Только и слышишь внутри себя: «Гордо молишься… Нерадиво молишься… Неистинно любишь… Лицемеришь… Забываешь о Боге, Не признаешь своего бессилия… И бессилие своё признать ты не в силах…», — и всё тому подобное. А потом древний язык может раскрыться в другом свете. Слова уйдут, но начинается таинство Богообщения; в котором несловесное откроется бесчисленным числом смыслов. Мир сольётся в единое целое и ты увидишь КАК о мире заботится Всемогущий. Всё увидишь не так как видел прежде. Прошлое, вместо мрачного, станет тропинкой к Святости, и душа увидит что за каждым её шагом и за каждым её падением и за её немощью к истинно Божиему, следила Всепрощающая Божия Любовь. На древнем языке постижение правильного происходит так быстро, что человек сразу же ясно понимает, что древний язык — это не человеческое мышление, но Блаженное простое и сложное Божие. Научившийся говорить на древнем языке может говорить с Богом лицом к Лицу. Точно так же, как сейчас разговариваем с тобою я и ты. Древний язык — это великое, блаженное и страшное таинство для человека.
— Я много читал о древнем языке у Леонида Геннадиевича, но я не смог его понять, сказал отец Матфей.
— Я тоже плохо понимал его, но и он и я, а также и ты, мы все — максималисты в духовном, поэтому сколько бы Бог не давал нам, нам всегда будет этого мало. Мы будем искать всё больше и больше… искать до тех пор, пока Бог не даст нам Себя Самого в снедь.
— А может, искать всё больше и больше… это гордость? — спросил отец Матфей..
— Нет, это не гордость. Это жажда Божиего совершенства, не своего совершенства, но Божиего. Я не говорил тебе об этом, но сейчас скажу. Если бы не Леонид Геннадиевич, я не стал бы монахом. Мы молодыми были. Увлекались наукой. Всё казалось по плечу. Оба в отличниках ходили. Мне аспирантуру предложили. А Леонид, молчаливым был. Но если он начинал под кого-либо копать, опровергнуть его критику было невозможно. Спорили мы с ним о науке, до хрипоты, потому что нас мало что занимало кроме науки. Как-то он принёс мою диссертацию по социологии со своими комментариями. Я это прочёл. Бросил научную карьеру и ушел в монастырь. Сначала на время. А потом принял постриг, не имея ни малейшего представления о монашестве. Но Леонид приехал и достал меня в монастыре. Он заинтересовался монашеством. Заинтересовался всерьез и надолго. И опять повторилась история, что и в Академии. Он обскакал меня на двадцать этапов вперед. Великого таланта был человек. Его работоспособность была феноменальной. Он почти никогда не спал. Родись он лет на пятьсот раньше, о нём знал бы весь мир.
— И вы спорили с ним? — удивился отец Матфей
— Спорил. И если он был не прав, то признавал свою неправоту. Как бы то ни было, но он любил меня. Это я знаю точно.
— А в чем это выражалось?
— Мне нужна была материальная помощь. Очень немалые средства были нужны по семейным обстоятельствам, а он мне помог. По-настоящему помог. По-братски.
— А как он молился? — спросил отец Матфей.
— Сложно сказать. Он все время был сосредоточенным. Мне кажется, что вся его жизнь была каким-то непрерывным служением. Служением тому, во что он верил.
— Он часто Причащался?
— Да. У него родители верующие были. А я пришел к вере уже в более зрелом возрасте, да и то вначале несерьезно это все как-то было, но лишь потом что-то начал понимать яснее. Начал осознавать что если уж с чем-то можно шутить, но вот только НИКАК не с Богом… Упаси Господи, с Богом шутки шутить! — отец Иона перекрестился, — упаси Господи, в ад кому попасть…
.
Отец Матфей уходил от отца Ионы с наполненной душой.
Он вспомнил свою работу в отделе.
«Нет, — подумал он, — монашество не только сложнее всего того, что я знал прежде, но и интереснее и увлекательнее…»
«Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного…»
«Какой же далекий путь будет ждать меня впереди…
Ведь мои личные открытия на пути покаяния только-только начинаются….
А может, они даже и не начинались совсем?
Отец Иона говорил, что Премудрость Божия когда откроется, тогда человек начинает соображать не в десятки даже раз быстрее и яснее обычного, но в сотни и даже в миллионы раз быстрее и яснее. Так, что может менее чем за секунду переосмыслить всю свою или чью-либо другую жизнь. Ум человека, когда приходит к Богу, получает всё… абсолютно всё желанное и полезное для человека. И самое главное: Божие не приедается. Оно всегда ново. Всегда юно. Всегда свежо».
«Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного…»
(ДУХОВНЫЙ РОСТ)
Книга пятая Глава шестая
Отец Иона учил прислушиваться внутри себя ко всему, что там происходит, и никогда не стоять на месте, а терпеливо развиваться.
Отец Матфей помнил об этом.
Когда он читал «Господи Иисусе Христе», душа испытывала одну благодать, когда читал «Иисусе Христе, Сыне Божий» другое было чувство, но перепробовав разные варианты, отец Матфей наконец решил остановиться на древней иноческой двусловной молитве Иисусовой.
Просто «Иисусе Христе» и всё — никаких больше прибавлений.
Не сразу эта молитва ему далась, но со временем.
Отец Иона учил, что если душа живо не отзывается на имя Божие, то это не молитва, а пустословие. Душа должна от имени Божия оживать. Она должна была чувствовать внутри себя изменения, живые чувства к Богу, живой огонь молитвы к Творцу. Любые чувства к Богу категорически запрещалось искусственно усиливать внутри себя. «Читай молитву внимательно и терпеливо и старайся при этом не принимать ни одного постороннего помысла в душе, не думай вообще ни о чем, а только лишь прислушивайся к тому как отзывается дух твой на слова читаемой молитвы. Прислушивайся несловесно сам к себе. Душа со временем оживет к Богу, но твою душу должен оживить Бог, но не ты сам. Духовный рост, очень медленным должен быть. Как рост дерева и даже медленнее. Вроде бы и не меняется ничего за день, а потом смотришь лет через тридцать — большое и высокое дерево стоит… А если будешь торопиться и форсировать духовный рост искусственно, то вырвешь дерево своей души с корнем из того места, куда его Бог насадил. Быстрый «духовный» рост — это только у сектантов. В Православии все медленно, очень медленно должно идти. Все с годами. Не торопясь. Не быстро, но ТАК надежнее».
Каждое утро начиналось для отца Матфея с «Иисусе Христе»… Эта молитва питала его душу в течение дня и засыпал он также с этой молитвой. Если душа в течении дня отвлекалась на какое-то краткое или даже долгое время (полчаса — час), то отец Иона советовал не укорять себя за свои невольные по немощи отвлечения неумеренно строго и советовал даже не исследовать того, отчего произошло отвлечение от молитвы, но рекомендовал возвращаться к молитве умом сколько бы много раз не отвлекалось от молитвы сердце. Хроническая многолетняя бессонница отца Матфея давала ему дополнительно к дню почти всю ночь на молитву. Ночью молитва шла более внимательнее и теплее, да никто и не отвлекал от неё.
Как-то ночью к отцу Матфею постучался Гриша.
— Чаю хочу.
Отец Матфей без долгих разговоров включил чайник.
Гриша молча выпил свой чай и минут пять куда-то смотрел, как бы сквозь стол.
Было такое впечатление, что он ничего вокруг себя не видит.
— Я тебе про невидимые сети дьявола обещал рассказать.
— Обещал.
— Разве можно рассказать о том, что невидимо?
— Не знаю, — честно ответил отец Матфей.
— В этом загвоздка: я тебе про одно, а сатана, — Гриша показал рукой под стол, — тебе, об этом же, но по другому. Я тебе скажу «а», а сатана внутри тебя представит, что я сказал тебе слово «гусь». А я про гуся даже и не думал. Слова — это всё не то. В них силы нету.
— Молиться, наверное, надо? — сказал отец Матфей.
— Невидимый враг вместе с тобою все твои молитвы читает до единой. Он смешивается с твоей молитвой, как смешиваются ноги с телом. Ты «Господи», и он «Господи», ты плакать, и он слезы льет… Это он завсегда так… А если ты его ещё ругать начнешь… тут ему, поганому, особое от этого удовольствие и радость, потому как дьявола ругают одни лишь только гордые.
Гриша замолчал и опять стал смотреть куда-то сквозь стол.
— А смиренные что делают? — не выдержал долгого молчания отец Матфей.
— А смиренные не борются с поганым. Он к ним боится на глаза даже издали показаться. Смиренный его годами не слышит и не видит. Христос Светом своим дьявола упраздняет. У поганого, знаешь ведь, какая работа? Гордых смирять. А если ты не горд, то зачем тебя смирять? Вот и нет поганого. Нигде нет. Сколько не ищи, а его нигде нет… — Гриша развел руками, — если тебя страсти и бесы мучают — значит, ты гордый. Нет в тебе смирения. А только один пустой «пшик».
— Неувязочка получается, Гриша, — отец Матфей ласково посмотрел на него, — тебе чаю еще налить?
— Налей. Какая неувязочка?
Отец Матфей подлил чаю.
— Ты же прошлый раз говорил, что невидимый при всех состоит. Нет людей, при ком его нет.
— При душе любого смиренного невидимый тоже состоит, да только он не стоит, а лежит. Тихо лежит. Смирненько. Так смирненько, что не шелохнется. Но не смиренный поганого смиряет, а Христос внутри смиренного. У тебя карандаш и бумага есть?
— Есть, — отец Матфей достал из стола несколько чистых листов бумаги и ручку.
— Вот, смотри, — Гриша схематично нарисовал немного кривого человечка, — Бог в сердце человека живет, — он нарисовал в груди у человека сердце, — но человек наполняет свое сердце всякими вещами и мыслями, — Гриша стал быстро рисовать поверх человечка всякие предметы, — а так не должно быть. В сердце человека всегда должен быть Господь. Живой Господь со всеми Его Ангелами. Это нормально.
— Это для тебя нормально, Гриша, у тебя ничего нет, — возразил отец Матфей, — а другим людям труднее память о Боге держать. У них полно забот, помимо того, как только молиться.
— В адвокаты решил пойти? — Гриша быстро и решительно положил ручку на стол. — Ну, как хочешь… А я думал, что ты Христа слышишь… А ведь Он сказал: «Дай мне сердце твое».
— Как я могу отдать Богу свое сердце? — спросил отец Матфей.
— А ты не наполняй свое сердце ничем, кроме Христа. Совсем ничем не наполняй. Это просто.
— Для тебя просто. А мне не очень просто.
— Я, наверно, гордый. Да? — спросил Гриша.
— Не знаю я. Чай будешь еще?
— Нет. Не хочу больше.
Гриша молча сидел и смотрел в пустоту.
— Бог — это блаженство. А когда в сердце много разного всего — тогда блаженства нет.
Отец Матфей промолчал в ответ.
— Ты знаешь, что я заметил? — сказал Гриша.
— Что?
— Поганый, в голове у людей живет. И все время он что-то там подсчитывает высчитывает и всего боится. У него там столько дел, столько шуму, столько суеты — спасу никакого от него нет.
— Где? — не сразу понял отец Матфей.
— В голове! — нервно сказал Гриша. — Сатана живёт в голове у людей.
Гриша немного помолчал.
— Вот ты когда молитву читаешь «Иисусе Христе», ты ум где держишь?
— В голове, естественно.
— Ну и дурак. Там у тебя бес живет. Ты в сердце читай. Но поганому это очень может не понравиться. Он душить за это тебя начнет, томить и всякие болезни напускать, одну за одной, одну за одной. Ты молитву прочтешь, а он тебя по спине да по голове… Да сильно. А ты все равно читай. Когда всё у тебя отболит и переболит на тысячу раз, потом может даже тебе полегче станет. Ещё сатана будет дурь нагонять. Сон всякий. Муть всякую и томление. А ты все равно читай. Пока в голове молитву читаешь, поганый не так лютует. Но когда умом в сердце начнешь входить и читать там, тогда поганый крепко внутри тебя станет возмущаться.
— Я с отцом Ионой посоветуюсь, — сказал отец Матфей.
— Посоветуйся, — Гриша встал, — я тоже люблю советоваться. Ну, я пошел.
— А с кем ты советуешься, Гриша? — отец Матфей понимал, что этот вопрос Грише не надо было бы задавать, но он решил спросить. Очень было интересно Марку, что Гриша в ответ скажет.
— Я с молитвой советуюсь. У молитвы язык есть. Свой язык. Сразу не поймешь, но потом свыкаешься. Бог молчание любит, а я тут с тобой болтать взялся. А ну как мне влетит!?
— Не влетит, Гриша. Я всё понял. Но на сердечную молитву мне надо благословение у отца Ионы брать. Без благословения мне нельзя. Я ведь монах.
— Это да, — Гриша вздохнул. — Счастливый ты. У тебя духовник есть… А у меня слёзы — мой духовник…
Гриша посмотрел прямо в глаза отцу Матфею.
Отец Матфей не сразу понял, что произошло.
Из глаз Гриши и от его лица струился невыразимо сильный Свет.
Отец Матфей невольно прикрыл глаза рукою, но свет проникал и сквозь руку.
Отец Матфей испугался.
— Посоветуйся с отцом Ионой, посоветуйся, — услышал отец Матфей голос Гриши где-то внутри себя.
Скрипнула дверь, закрывшаяся за Гришей.
«Что это было?! — со страхом подумал отец Матфей. — В первый раз со мною такое… Какая силища!!! А я еще отношусь к Грише почти как к равному. Прости меня, Господи, я ведь и стоять-то рядом с ним, наверное, недостоин… Все-таки как это в вере укрепляет. Одно дело — читать про Святых, а другое дело самому почувствовать на себе силу их молитв…»
Весь этот день отец Матфей пребывал в блаженном состоянии духа. Все брани от него на несколько дней отступили, точно так же, как в первые дни пострига. Опытом познал он, что такое сила молитвы юродивого.
«Иисусе Христе», «Иисусе Христе», «Иисусе Христе» как часы стало звучать внутри его сердца.
Отец Иона благословил отцу Матфею читать молитву не в уме, но в сердце. А про Гришу сказал:
— Грише подражать никто не сможет. У Гриши свой путь. У меня свой. У тебя свой. Все мы разные. Так Бог повелел. Если бы Гриша стал монахом, у него не было бы той благодати, которую он сейчас имеет. А если ты снимешь рясу и станешь вести себя, как Гриша, Бог отступит от тебя. Если же что он скажет тебе, ты его лучше сразу слушай. Он как-то раз зашел ко мне. Недолго совсем был. А во мне потом такая молитва была, что сильно я внутри себя смирился, хорошо понимая, что Гриша, как огонь по Небу ходит, а я, как маленький сверчок, по земле ползаю. Такие люди, как Гриша, не могут быть рядом с нами, поэтому он и делает вид, что он безумный, чтобы нам не так стыдно было за нашу лень и за наше нерадение к Богу.
— В вере это сильно укрепляет, отче. Можно десятки книг прочесть о Святости, но когда реально душа коснется молитвенного огня, который всё в тебе сжигает, и сжигает со властью и силою Бога, то это меняет душу. Сразу меняется всё внутри сильно и надолго. Маловерие пропадает, вот что самое ценное. Начинаешь понимать, что Святость достижима. Пусть я никогда не стану Гришей, но хотя бы в чём-то малом, но стать похожим на него очень бы мне хотелось.
— Вот и я о том же думаю. — сказал отец Иона. — Хоть бы в малом иметь внутри себя то горение к Богу, которое есть внутри него. И ведь посмотри. В городе Гришу все любят и хорошо к нему относятся, потому что он тихо помешанный, а о том, насколько он высок пред Богом, никто может так никогда и не узнать. Ходим рядом с праведником и ничего о нём не знаем. А когда откроется его сила для нас, то нам делается стыдно за немощь нашей веры.
— Это так, — согласился отец Матфей, — но всё же как хорошо, что он есть. Он в меня как будто новую жизнь вдохнул. А ведь умных речей не говорит, всё говорит просто, а внутри всё перерождается от его слов.
— Это да. Разные мы все. Я вот Леонида долго не понимал. Молящимся его в храме ни разу не видел, а ведь как сильно он мою жизнь изменил. Вот было бы интересно Леонида и Гришу при жизни вместе свести. О чём бы они разговаривали?
— Не знаем мы ничего. От таких людей, как Гриша, не знаешь, чего можно ждать. Может, он с Леонидом вообще ни о чём бы не стал говорить?
— Бог нам этого не откроет. Жизнь юродивых — это тайна Божия. Когда я вижу, что Гриша с кем-то невидимым на улице разговаривает, мне страшно делается от того мира, в котором Гриша живет. Ведь он не сам с собой разговаривает, а с кем-то настоящим. А когда заплачет… Сердце разрывается смотреть. О чем он плачет?! Опять тайна.
Книга пятая Глава седьмая
Из письма отца Матфея одному из своих коллег желающему пройти монашеский искус и если возможно, стать иноком Желтовского мужского монастыря. (прим. автора: Успенский Желтовский монастырь был взорван большевиками в 30-ом году и в современное нам время как административная единица не восстанавливался).
«Ты спрашиваешь меня, что даёт вера? Как она меняет душу?
Вера меняет в человеке всё. Меняется внешний строй и стиль жизни. Меняются черты лица. Если же попытаться ответить точнее, то сделать это будет непросто. Дело не в скрытности верующих людей, а в том, что душа верующего, если она верит искренне, никогда не стоит на месте, но всё время меняется и с течением времени молитва изнутри меняет в человеке все его чувства, меняет самоосознание. Молитва всегда имеет в себе элементы неожиданности. Молишься и ожидаешь одного результата, но реально всегда получаешь не то, что ожидаешь и что предполагал. Но одно можно сказать точно. Если человек молится, не теряя пожизненного терпения, то в итоге он всегда будет получать стократно и даже тысячекратно много более того, чем ранее надеялся получить у Бога.
Жизнь в монастыре кажется тяжелой, скучной и однообразной лишь на поверхностный взгляд, но мир веры бездонно глубок и чрезвычайно интересен.
Когда в душе человека Бог начинает видимо являть Милость Свою, человеку не может быть скучно. Скука — это удел слабо верующих (или же тех кто только лишь на словах верующий).
Монастырская жизнь состоит не только из видимой её частей: устав, продолжительные Богослужения, более строгий пост чем в миру и воздержание от развлечений, привычных для мира. Монастырская жизнь истинная состоит из внутреннего преображения души по образу и подобию Святых.
Если человек не стремится к реальной Святости, то в монастыре, рано или поздно, ему станет скучно, но если человек стремится к истинной Святости, то монастырский Богослужебный устав и уклад даёт человеку больше возможностей стать (не сразу, но со временем) Святым. Монастыри для того и создаются, чтобы в них воспитывалась Святость.
Важно Вам определить для себя. Есть ли у Вас призвание от Бога к монашескому образу жизни, или же в монастырь тянет что-либо иное? Если призвание от Бога есть, то надо приготовить душу к несению скорбей и Креста.
Крест Иисуса Христа чем более старательнее несёт душа человека, тем всё более и более легким становится для неё Крест Христа. Вместо усталости от монастырской жизни приходит другое чувство.
Для меня жизнь в монастыре и монашество — это Рай на земле, так сильно радуется душа тому, что она здесь, а не в миру, пусть даже и на нужном для людей посту.
Монашество — это ведь тоже должность.
Это обязанность молиться за свой народ.
.
Конец пятой книги и конец романа.
Роман «Отчёт 34,18»
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Что мне не нравилось в моём романе и почему я держал его «в столе» 12 лет?
Искусственно «вогнав» в тело следователя живые реальные переживания христианина (и реально произошедшие события) я совершил грубую духовную ошибку, но понял я эту ошибку уже лишь только тогда когда завершал пятую книгу романа. Позади был почти год ежедневной моей напряжённой работы и изменить сюжет я не мог… потому что… тогда мне пришлось бы переделывать сюжет всего романа, что было бы равно тому что переписать половину текста заново, а это как встроить новый дом внутрь старого… немыслимо тяжёлый труд.
Тот кто пишет, знает как тяжело даётся переделка старого произведения.
Я был злой на себя и зарыл «Отчёт 34,18» в 2012 году подальше в «стол». Хотел его удалить с концами в 2024-ом. Уже рука была готова нажать на Delete.
Почему я его оживил..?
Сложно сказать. Но когда я решил, после долгих сложных раздумий, но всё же начать работу над этим моим старым произведением, благодать молитвы вернулась ко мне. Я не стал спорить со Христом, потому что Бог именно так меня наказывает. Если я начинаю искать путь спасения какой-то полегче чем писательство, Бог, спустя какое-то время — отнимает у меня молитву.
…
ПРИМЕЧАНИЕ:
Текстовый вариант романа я создавал для звуковой начитки, поэтому там масса грамматических ошибок выправить которые конечно можно, но это большой труд. Текст отправляется редактору, потом мне его заново весь перечитывать и утверждать… Работы больше чем на месяца два… По моему здоровью это очень будет нелегко. И потом, эти два месяца я буду лишён молитвы. На этот шаг я не решусь (редакторская правка)
Поэтому, у тех кто чувствителен к тому что запятые у меня в романе расставлены не по правилам, но бродят словно дикие звери где им только самим заблагорассудится… (дело в том что для начитки, надо иногда именно сознательно нарушать кое-где пунктуацию) прошу извинения.
…
Работа над романом конечно же для меня это шаг назад. Возвращаться к роману я не хочу. Я очень недоволен как текстом так и качеством звука. С облегчением вздохну когда завершу работу над ним. Примерно это первая декада апреля 2024 г.
Комментарии блокированы во избежание спама