ЛИЧНЫЕ ДУХОВНЫЕ ОШИБКИ 1 часть
Опасаясь осудить кого-либо, (по этой необходимости) я просто вынужден делать акцент не на чужих, а на своих ошибках в надежде на то, что описание своих духовных блужданий позволит хотя бы кому- нибудь, хотя бы в малой степени, избежать тех недоразумений, под властью которых долгие годы находился я сам в своём искреннем желании приблизиться к Богу. Предвижу критику на материал, изложенный мною ниже, обвинения в том, что он излишне мистичен и труден, да и не вполне ясен для понимания. Но приглаживать и упрощать текст в угоду недовольным не стану. Совесть подсказывает, что в данной теме на фоне предельной честности автора уместна и некоторая сложность, потому что упрощённым описанием происходящего добиться добросовестного результата я здесь не смог бы.
С Богом, приступим!
…
По прошествии лет тридцати покаянных молитв я стал очень и очень бояться вообще полной ясности в каких бы-то ни было духовных вопросах. В долгих поисках духовной определённости я пришел к выводу, что вполне прав и абсолютно правилен может быть лишь Господь Бог.
Так не скоро, после стольких лет мучительных поисков я пришёл к сознанию того, что за каждым, на первый взгляд, незначительным поступком, высказыванием и даже за всякой мыслью человека укрывается Тайна Божиего управления миром столь глубокая, что делать попытки раскрыть эту тайну для себя не станут даже и святые Ангелы. И потом, я понял и другое, гораздо более важное: как только что-то духовное (неважно, малое или большое) становилось «вполне ясным» для меня лично, я сразу же утрачивал необходимую для своих чувств нищету духа и болезненное молитвенное сокрушение чувств! То есть, я мысленно отметал в сторону Тайну Божию, стоящую за каждым из событий этого мира и потом уже, хотел я того или нет, делался неизменным противником неисповедимой Воли Божией.
…
Как это происходило, я не знаю, но это происходило, и именно по этой простой, как мычание коровы, схеме: уверенность в своей духовной правоте всегда и неизменно рождала моё последующее неумолимое и неизбежное противостояние с самим всемогущим Богом!
…
Потом, от навыка к покаянию в своих мыслях, которому начал учить меня духовник — монах в горах на Алтае, мало-помалу стал зарождаться во мне вообще страх перед всякой своей гордой духовной ясностью. Родился этот страх от благоговения перед неизследимостью судеб Божиих, но родился он не сразу и не вдруг, а лишь спустя некоторое время, когда осознал множества сделанных мной различных тонких и грубых духовных ошибок, которые повторялись не просто часто, но как бы шли за мной сплошной полосой, и эта упорная черная полоса духовного невезения и неумолимых неудач преследовала меня непрерывно в течении нескольких лет. Я не понимал, почему так собираю болезненные и злые свои ошибки в духовных вопросах, как паршивый пёс росу с высокой травы, но всё же интуитивный страх перед своей гордой духовной ясностью укреплялся во мне всё сильнее и сильнее. Это укрепление страха перед собственным рассудком вызревало во мне до тех самых пор, пока однажды, поистине в великий для меня день, я искренне и честно не признал себя самого абсолютно полным и круглым идиотом во всем, что касается духовного. И вот что примечательно: родившийся внутри меня страх перед этой гордой «духовной ясностью» охватил все свойства души, не нарушив веры ни в один из догматов православия. Он лишь упразднил во мне самое наималейшее моё желание распоряжаться догматами и учением отцов самостоятельно.
ЛИЧНЫЕ ДУХОВНЫЕ ОШИБКИ 2 часть
Покаянная молитва моя, к которой настойчиво приучали меня оба моих (теперь уже покойных) духовных отца, постепенно родила во мне необыкновенно твердое и уверенное молчание мыслей. Ум так привык к этому, что молчание помыслов стало присутствовать где-то в глубине меня настолько твёрдо, что стало вначале ежедневным, а потом уже и постоянным нерушимым фоном моей внутренней жизни. Внутренний мир стал находиться в сокровенной сердцевине чувств даже и помимо моих волевых усилий, просто сам собой. В теле, чувствах и уме моих стало так тихо и так блаженно, что даже тени предположений о том, как с кем Бог поступит, исходя из закона, данного Им же, у меня не стало возникать. Я перестал осуждать всех и вся. Перестал судить и себя, и всех остальных.
…
Для того, чтобы заткнуть свой не в меру говорливый гордый рассудок, мне оказалось вполне достаточно простейшей веры в то, что Господь Сам всех управит и рассудит вполне премудро, справедливо и милосердно. Именно этой веры, а не знаний или предположений в виде образов, фантазий и мыслей об истинах Святого Писания, именно детской веры в то, что Господь Сам прекрасно справится со своим Судом над людьми и со всем остальным и сделает это безо всяких моих Ему подсказок, — мне оказалось вполне достаточно, чтобы не только перестать осуждать кого-либо, но и перестать вообще рассуждать о людях, перестать вмешиваться в их внутреннюю жизнь, предоставив всех и вся, весь мир на рассуждение Богу. И как только во мне появлялась какая-либо духовная «ясность», как только появлялось желание кого-либо приблизить ко Христу, тотчас исчезала эта простейшая детская вера, я забывал о своём неразумии, у меня появлялись предположения и догадки, и, что было хуже всего, я начинал просить Господа о каком-либо конкретном и скором Его действии, и за гордыню ума своего и за наплевательское отношение к Тайнам управления миром непостижимым Богом в душу мою входил вначале тонкий непокой, а потом и вовсе я начинал испытывать насилие куда более грубых страстей. И вслед за совершенными грехами приходил страх наказания от Бога.
Спасала же меня только Милость Божия, исповедь и Причастие Святых Христовых Тайн, от которых я не бегал даже в те мрачные времена, когда грубые страсти измазывали меня нечистотами с головы до ног.
…
Вот какой оказалась цена отсутствия страха перед моей гордой «ясностью» в духовных и недуховных вопросах. Да, цена эта оказалась немалая! Я терял доверие Богу, но это ещё было полбеды. Истинная беда заключалась в том, что потом я со всей своей человеческой «духовной ясностью» неизбежно вступал во вражду с Иисусом Христом на мысленном уровне. Я не скоро понял эту свою мысленную гордость. Не сразу понял, за что именно Господь наказывал меня насилием от грубых страстей. Так трудно и весьма не сразу нашёл я верную тональность своим молитвам о дорогих мне ближних, как о живых, так и об усопших. Эта тональность должна была быть только одной: отдать все силы собственной души в руки Милосердия Божия и Его Мудрости (то есть мудрости не своей!)…
…
Не самому мне нужно было «давить» на Волю Бога: «спаси этого и вот того, спаси Господи, непременно», не «подай мне (или кому-либо) вот это, Господи, или же вот это», но «МИЛОСТЬЮ Твоей — помоги (кому-либо), так, как Сам это знаешь, укрепи (если о живом) и помилуй, помяни, (если о усопшем)».
…
Вот к чему привел меня навык к (по возможности) непрестанной покаянной молитве. Выстраданное покаяние усилило во мне и до сего дня ежедневно обновляет и усиливает спасительный страх собственного гордого толкования Писания и наставлений святых отцов. Этот страх через нерассуждающее сокрушение духа в навыке приводит ум мой ко всё большему и большему ежедневному блаженному безмолвию мыслей. Ум мой, доселе весьма и весьма пытливый и неспокойный, теперь уже в навыке молчит обо всём, обо всех и обо вся. Он погружается в таинство веры, а вера открывает двери Милосердия Божия, вводя меня в такое упокоение чувств и уверенности в Силе и Мудрости Божией, которые уже не может нарушить ничья сторонняя воля.
…
Да, смирение — это истинное блаженство! Но как только человек подумает, что он знает, что такое смирение, как только он позволит себе мысли о том, что ему стали ясными те или иные способы получения смирения, или же когда человек подумает что он умеет смиряться, — так в тот же миг он выведет свой ум из области веры в область гордого знания и гордых чувств и этим он неумолимо утратит смирение, после чего божественное и непостижимое, по слову Иоанна Лествичника, станет недоступным для него, как станет недоступной и блаженнейшая свобода от насилия тонких и грубых страстей.
…
Чего же требует от человека Господь?
Он требует смиренного отречения человека от падшего и гордого своего ума через заповедь о блаженстве нищеты духовной. Господь ждёт от человека такого состояния, в котором он сможет честно и искренне сказать самому себе вместе с Апостолом Павлом: «Законом (то есть Духом Божиим) я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос.» (Гал. 2:19-20). Закон же духа тот, что «убивает» или устраняет закон буквы, это и есть Сам Спаситель и Господь Иисус Христос, который один есть Истина и Путь, который один есть начало и конец, Альфа и Омега, первый и последний. И никто не может называть себя учителем, потому что один у всех Учитель — Христос. (Мф. 23. 8). Вот это и нужно суметь вовремя познать, понять и принять душой верующего: не может быть учителем человек даже сам себе, и тем более не может того быть, чтобы один человек был учителем человеку другому. Именно это положение и есть наиболее сложное для многих подвижников веры: чтобы в смирении ума своего не только утратить гордую «ясность» вообще обо всех духовных вопросах внутри себя, но и с гневом отвергнуть любую такую «ясность» ради личного действия Духа Божия в своей душе. То есть нужно смириться и умом, и чувствами, и даже духом…
ЛИЧНЫЕ ДУХОВНЫЕ ОШИБКИ 1 и 2 часть
Комментарии блокированы во избежание спама