Олег
(Рассказ описывает реальные события.)
Олег был наиболее удивительным из всех православных верующих, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Образованный. В прошлом был инженером конструкторского бюро при крупном московском заводе, но с приходом перестройки попал под сокращение, а вскоре лишился и жилплощади. Хорошо хоть семьи у него не было.
К нему домой пришли бандиты дали триста рублей и сказали: «Бери деньги и иди куда хочешь, а квартиру твою мы на себя и без тебя перепишем». Олег отказался, но был избит. Продажный «закон» покрыл бандитов, и у Олега началась бездомная жизнь, которая и привела его в наш монастырь.
Жизнь жёстко обошлась с ним, но более позитивного человека среди послушников, чем Олег, вряд ли можно было найти.
Позитивностью он прикрывал и некоторые странности свои которые иногда приводили его к конфликтам с экономом монастыря иеродиаконом Викентием.
Для чего-то Олег собирал с помоек и тащил в послушнический корпус вещи, которыми невозможно было пользоваться: вёдра без дна, тарелки с отбитой эмалью, ржавые мотоциклетные колёса, никому не нужную резину, рваные покрышки и куски старого рубероида. Когда гора мусора возле его койки достигала внушительных размеров, эконом требовал, что бы Олег отнёс всё это обратно и начиналось представление, описать комичность которого словами, думаю, было бы невозможно. Это надо было видеть своими глазами.
— Зачем тебе нужен этот хлам? — спрашивал его эконом.
— Какой хлам?! — глаза Олега при этом принимали столь искренне недоуменное выражение, будто отец Викентий сказал только что абсолютно несусветную глупость и он начинал спорить с экономом столь неподражаемо-артистично, что мы не выдерживали и смеялись, когда Олег в очередной (бесчисленный) раз отстаивал перед экономом свою кучу.
Он с силой выпучивал глаза, делал недоуменный вид, подходил к куче, которая порою высотою доходила ему до пояса, и начинал с самым серьёзным видом доказывать, что вот эта вот дырявая мотоциклетная покрышка — очень нужная вещь в хозяйстве, и зачем только её какой-то дурак выкинул? Её же ещё починить можно. Потом хватался за чашки и говорил, что они в отличном состоянии. «Выселение кучи» Олега — это была «притча во языцех» и всегда — «с боем», с тысячами «доказательств» крайней полезности его кучи и с оговорками.
Наконец, причудами своими он так «достал» эконома, что его перевели жить ко мне в механическую мастерскую, которая находилась за монастырём.
Зная страсть Олега к помойкам, я выделил ему угол под его хлам (свободных помещений было достаточно), чему он был несказанно рад. С видимым удовольствием он ежедневно пополнял свою «коллекцию», которую я в его отсутствие раз в неделю сжигал или выбрасывал в овраг. Я ждал его возмущения, но он ни разу даже коротко не спросил меня: «Где моя куча?»
В мастерской нашлось у Олега слабое место, с помощью которого мы могли какое-то время управлять его необузданной натурой. Слабостью стал щенок приблудившийся к монастырскому гаражу. Щенка мы назвали Дружок.
Стоило Олегу сказать, что ему запретят играть с Дружком, как он сразу же переставал спорить с начальствующими и соглашался со всем, что от него требовалось. А спорить с начальством он очень любил…
В механической мастерской для меня открылась таинственная сторона души Олега — прозорливость.
Оказалось что он, по временам, мог читать мысли людей как открытую книгу. Выяснилось это так.
Однажды он играл во дворе с Дружком, но играл так, как нормальные люди с собакой играть не стали бы. Он становился перед щенком в партер, лаял и вёл себя как собака. Дружку это до безумия нравилось. Они вместе носились по грязному двору. Олег бегал за ним, то на четвереньках «как собака», то на двух ногах — визг, лай, гвалт, шум и поднятая высоким столбом пыль во дворе мастерской стояли самые отменные! Олег входил в раж, хватал Дружка, подбрасывал его высоко в воздух, ловил руками, кусал его в спину и в зад своими зубами. Зрелище было не для слабонервных.
Наигравшись досыта, он подошёл ко мне. Вот я и подумал про себя: «Грех так играть с собакой и ртом кусать её. Шерсть грязная, да и достоинство человеческое сохранять Олегу не мешало бы. Ведь он же не собака».
— Ты знаешь, Сергей, я думаю, наверное, это грех — так вот играть с собакой, ведь я же не собака? — внимательно посмотрев на меня, сказал мне Олег.
Я удивлённо взглянул на него и подумал, что произошло случайное совпадение между моими мыслями и его словами, но через пару дней произошёл ещё один озадачивший меня случай.
Олег достал из кармана три круглых пластмассовых коробочки с чёрным сапожным кремом, стал открывать их одну за одной и нюхать. Крем был свежий — я видел как он блестел и чувствовал его запах. Олег сказал мне:
— Смотри, что я на помойке сегодня нашёл.
«За всё время, что его знаю, — подумал я про себя, — он нашёл на помойке единственную вещь, которой можно пользоваться».
И Олег вдруг с силой сразу же выбросил все три коробки с кремом за ограду, возле которой мы стояли, в овраг и сказал:
— Зачем они мне? Никакой пользы от них нет.
Случай заставил меня задуматься о тайне его души. А потом произошёл случай уже совершенно явно показывающий его умение читать чужие мысли.
Как-то раз духовник монастыря схиархимандрит Василий взял удочку, наловил ратанов в монастырском пруду, а после рыбалки пошел на хоз. двор и скормил весь свой улов монастырским курам и Олег это видел.
Он подошёл ко мне, по обыкновению, необузданно шумный и возмущённый.
— Зачем отец Василий рыбу в пруду ловит?! Это же какой великий грех получается… — Олег оживлённо жестикулировал делая испуганное лицо и широко размахивал руками. — Живёт себе рыба в пруду, живёт. Никого не трогает. Никого не обижает. Плывёт она себе, плывёт. Кругом водоросли зелёные. Красота… И вдруг видит — червяк! Вкусный — страсть! — он изо всех сил выпучивает свои и без того на выкате большие глаза и широко открывает свой рот, словно он сам рыба. — Она его быстро — хвать, а там — крючок, да острый! Её раз — и на улицу… Нет, ну ты представляешь?!! Как она в это время Богу молится!!! У неё в пруду: друзья, знакомые, родственники, а её раз — в котелок, а потом — курам… Вот ты представь себя на месте рыбы!
Олег смотрел на меня, желая видеть моё одобрение его возмущёнию, но я, не меняя выражения своего лица, подумал: «Осуждать никого нельзя, тем более схимника. Да и Сам Господь благословлял Апостолов ловить рыбу».
— Ну, да. Я как-то сразу не подумал, — без промедления ответил мне на мои не высказанные вслух мысли Олег, на удивление быстро успокоился, задумчиво опустил голову и сказал. — Апостолы тоже ведь рыбаки были…
А потом случаи прозорливости его стали проявляться столь часто что я к ней привык и перестал удивляться. Описывать всё смысла нет, но запомнились два ярких случая.
Сижу в трапезной, ем после всех, один. В трапезную пытается зайти Олег, но трапезник не пускает его внутрь, потому что нет благословения кормить опоздавших. (Я не в счёт, потому что в механической мастерской колокол не слышно).
— Почему не пришёл по колоколу?! — строго спрашивает Олега брат.
— Не слышал.
— Раз не слышал — приходи завтра.
— А Сергей почему ест?
— У него послушание за территорией монастыря.
— У меня тоже, — не моргнув глазом, врёт Олег.
— Опять по помойкам шатался? — возмущается брат не пуская его к столу.
Но Олег повышает голос на трапезника, силой отталкивает его в сторону, заходит, садится по соседству со мною и начинает есть, потому что не вся еда ещё была убрана.
«Выгонят Олега из монастыря, — грустно подумал я про себя. — Слишком нагло стал себя вести последнее время, опять бомжевать поневоле ему придётся».
И сразу же слышу его ответ на мои не высказанные вслух мысли.
— Ну и пускай выгоняют. Да плевать я на них хотел. Мне будет лучше в миру. Там тепло сейчас. Куда захочу — туда и пойду.
Так и произошло. Из монастыря Олега через несколько дней выгнали. Больше года его не было.
Когда он вернулся в монастырь то был настолько худой и измождённый, что мы не сразу смогли узнать его. Выглядел, в почти полном смысле слова как «кожа и кости». Униженно, со слезами он стал просить, что бы приняли его обратно. Обещал слушаться и исполнять всё, что скажут.
Не знаю, как это могло произойти, но за год он стал другим человеком. Бушующей неуёмной веселости его я более не видел в нём ни единого раза. Она ушла из него бесследно и я ни разу не видел его улыбающимся. Лицо его было неизменно печальным, а спустя пару месяцев по его возвращении эконом сказал мне, что самый смирный и самый послушный человек в нашем монастыре — Олег. Что бы ему ни сказали, он всегда отвечал одно и то же: «Ага, иду», — и молча шёл исполнять всё, что бы ему ни поручили.
Роста он был высокого. Плешивый. Широкоплечий, физически сильный. Возраст около пятидесяти лет.
Второй (особо запомнившийся мне случай) его прозорливости был такой. Мне захотелось испытать его, а не утратил ли он за год своей трудной жизни в бомжах былую свою прозорливость? Но так как сам он всё время молчал и ни во что не вмешивался, то я решил при очередной встрече подойти к нему и попробовать поговорить с ним мысленно ради эксперимента.
Вскоре я встретил его на лестничной площадке между первым и вторым этажом послушнического корпуса. Олег стоял с книгой в руках, благоговейно прижимая её груди, название которой я видеть не мог. Я подошёл ближе и спросил его мысленно:
«Как тебе жилось, когда ты ушёл монастыря?»
Если быть честным, не ожидал я что он ответит мне на мои мысли, но я услышал его тихий голос:
— Ой, не говори, Сергей. Тяжело мне жилось.
«Смирил тебя Господь?» — опять спросил я мысленно.
— Да. Смирил.
Я мысленно продолжал опрашивать.
«Какую книгу читаешь?»
— Да вот. Евангелие.
«Многое в нём понимаешь?»
Олег некоторое время стоял задумчиво. Не сразу ответил, но потом сказал:
— Многого я там не понимаю. Великая книга.
Тут мне вдруг в голову пришла мысль, что, может быть, через Олега Бог ответит мне, нужно ли мне уезжать из монастыря обратно на Алтай или же нет? Ведь если он прозорлив от Бога — то не откроет ли Бог через него как найти правильный ответ!
«Хочу из монастыря уйти, — спросил я мысленно Олега. — Как думаешь, надо уходить или лучше мне остаться здесь навсегда?»
— Я не знаю, Сергей, — с испуганным видом, без промедления ответил мне вслух Олег, — это ты сам решай.
«Ты меня прости, если что» — подумал я.
— Бог простит. Я это… — он посмотрел робко и почему-то спросил у меня разрешения, будто я был для него старший. — Можно я пойду?
— Конечно, иди, Олег, — отвечаю я ему вслух. — Прости меня.
Когда я заговорил с ним вслух, то он не ответил мне ни слова и тихо ушёл, с какой-то необыкновенно особой бережностью прижимая к груди Евангелие.
.
Долго я после этого случая я думал о том, что если даже человек может с лёгкостью знать все наши мысли (как только подаст ему свойство прозорливости Бог), то в мире ином и подавно, нет ведь совсем ничего тайного от Бога.
Олег
Комментарии блокированы во избежание спама