Женский этап 1948г
Второй этап решено было провести через медвежий угол в д. Б. Торзать. Такие меры были приняты для того, чтобы заключенные не могли общаться между собой и населением.
Сначала жители деревни увидели ракетницу над полем. Потом тишину нарушил лай собак и мерный топот людей. Это шел женский этап. Вошли в деревню через ворота у дома Заварина Ивана Макаровича. Остановились у колодца, где висел колокол на месте разрушенной часовенки.
Сразу сбежалась вся деревня. Местные жители угощали незваных гостей, кто чем мог. Кто – то принес табуретку. На нее встала женщина и под гитару пела русские народные песни. Слушали ее все молча с раскрытыми ртами. Такие песни вживую слышали впервые.
«Когда вы вырастите, — обратилась она к девчонкам,- вы меня вспомните». Это была певица Лидия Русланова, осужденная на 10 лет исправительно – трудовых работ 28 октября 1949г. Потом спецвагоном отправлена в Тайшетский филиал ГУЛАГа – Озерлаг и наказание отбывала в с. Изыкан Чунского района, потом переведена в Тайшет, где пробыла до марта 1950г. здесь она петь отказалась и работала прачкой ( Солженицын). Остаток срока провела во Владимирской тюрьме, куда переведена как человек «опасный», поскольку вокруг нее всегда группировался народ (только после смерти Сталина её освободили из лагеря в августе 1953года).


После отдыха этап пошел дальше до Ивановского переезда. Женщин поселили во 2 барак. Первое время контакты между мужчинами и женщинами запрещались. Потом, боясь бунта и недовольства, по просьбе обоих сторон начальство разрешило общение. Начались шумные, бессонные, бурные ночи любви. Лай собак не умолкал и был слышен в деревне. Надзирателем был Григорий Андреевич Александров. Заключенные вели заготовку леса. Женский этап жил на переезде недолго. Их перевели в женский лагерь на Синицу.
Стрелком работал на Синице
Куртов Николай, житель с. Тимошино.
Лагерь № 11 –женский
Располагался на р. Шада на границе Горьковской области, в 2 км от станции Поржня. От станции до лагеря идет прямой ус. Территория лагеря имела свои улицы, зеленые насаждения, особенно сохранилась аллея из белоствольных берез, ведущих к Дому культуры. Цветочные клумбы. Глаз не оторвать от разнообразия красок гвоздики. Они росли и множились и после закрытия лагеря. Скамейки для сидения, наружные туалеты. Все постройки были выполнены из досок, скрепленных нарезанной на искосок проволоки. Гвозди были в дефиците и на вес золота.
Передвижение по лагерю было свободное, круглосуточное. На выходе из общежития- барака круглосуточно дежурил дневальный зэк. Они же и их помощники топили печи, делали сухую и мокрую приборку. Клопов и тараканов не было. Наружную охрану осуществляли солдаты срочной службы из ВВ НКВД.
Сухобезводное
В 1932 году создан Ветлужско – Унженский лесхоз. В те годы многие хозяйственные вопросы решались с помощью ведомства ОГПУ – НКВД. Так возник поселок Сухобезводное.
В 1933 году создается лесозаготовительный лагерный пункт управления Вятлага ( обеспечивал Москву дровами и лесом Балахнинский лесокомбинат).
Так появилось первое предприятие поселка, который тогда назывался «поселок имени Серго Ордженикидзе»
1938 год. Лагпункт перерос в Унжлаг. Первые жители поселка – люди, бежавшие от колхозов «кулацкие натуры». Вариант организации лагеря – разместить управление и поселок в наших очень болотистых местах поближе к сырьевой базе. Так было положено основание Унжлагу – самому крупному ИТЛ НКВД в Европейской части.
В начале войны немцы начали бомбить Беломоро – Балтийский канал. Они надеялись, что осужденные зеки во время бомбежки и паники будут совершать побеги к немцам и станут воевать на их стороне. Заключенные бежали, но воевали против немцев (выяснилось после войны). И позднее, многие тысячи заключенных и охрана, вольнонаемные сотрудники, члены их семей были посажены на баржи и выведены в Сухобезводное. Лагерь сразу же стал целым государством. Железнодорожная ветка протянулась до станции Поеж Костромской области.

.

13 августа 1941г землеустроитель Успенский АВ, представитель Унжлага НКВД Козлов И, Отыч ГГ, Трост АВ (Ветлужско – Унженский лесхоз) провели осмотр территории под будущий поселок при станции Сухобезводное и определили лесные кварталы под него.
В1944г. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР было сказано « Отнести населенные пункты: ст. Сухобезводное, поселок Серго Орджоникидзе, Комендантский лагпункт к категории рабочего поселка с наименованием «рабочий поселок Сухобезводное».
Унжлаг своим рождением был обязан НКВД, его узникам, в том числе и по политическим мотивам ( ст. 58.)
ОЛП № 9 Торзатский с/совет располагался на речке Нерег в 2км от Биржи и по дороге в Тимошино проезжаешь кордон Хмелевой (1км) и кордон Шешноерш (Жуков, жила семья Жуковых).
Этот
лагерь немецкий, сидели немцы и литовцы. Их называли трудармейцы.
Численность трудармейцев в Унжлаговском ИТЛ в июне 1943 года – 3401 (мужчины)
1944 январь – 3334 ( мужчин -62, женщин – 3272)
1945год — 4531 (мужчин – 1325, женщин – 3206)
Жили в таких же бараках, только на одну трудармейку приходилось 2 квадратных метра жилья.
№4 комендантский лагерный пункт
Воспоминает писатель
Лев Зиновьевича Копелев, ( 5апреля 1945г находился в госпитале в немецкой деревне. Майор, старший инструктор по работе среди войск и населения противника. Исключили из партии, отчислили из политуправления 2 Белорусского фронта за притупление бдительности, жалости к немцам и настроений буржуазного гуманизма). Узник данного лагеря, впоследствии лишенного советского гражданства за пропаганду буржуазного гуманизма в1980г, проживал в Германии, там и умер).
Лагерь состоял из 6 бараков. Начальником комендантского лагерного пункта был старший лейтенант Нечволодов. Носил гимнастерку с зелеными полевыми погонами, 2 золоченые нашивки за тяжелое ранение и трехрядный набор орденских ленточек.
Он был невысок, ладно скроен и пригож. Редкая улыбка едва – едва оживляла глаза, а губы кривила скорее брезгливо. Вне зоны он обычно гарцевал на тонконогой каурой кобыле. Ходил он, помахивая стеком, трофейным с замысловатой бронзовой ручкой, когда сердился, яростно хлестал себя по сапогам, надраенным до блеска, но словно бы нарочно заляпаными грязью.
Встретив наш этап, спросил: «Фронтовики есть? Такие, что в плену не были?». Нас оказалось двое. Капитана, осужденного за убийство любовницы, он тут же назначил начальником карцера. А меня — бригадиром вновь созданной бригады по уборке картофеля. ( В лагере выращивали картофель, капусту и буряк). Бригада просуществовала недолго, послали на лесоповал.
Заведующая санчастью молодая женщина – врач, заключенная Нина Т–зе. Под белой косынкой темные густые брови, большие темно- синие глаза и очень светлое лицо, бледное, но не болезненное, а прохладно светлое, сильное, крепко вырубленное, твердый, неулыбчивый, красивый большой рот. Она казалась мне красавицей. Я горбился в уродливой наготе, дрябло тощий, грязный. Весь в гнойниках, с которых сползали зловонные повязки, наклейки.
Николай Николаевич В. –бас, народный артист из Минска. В годы оккупации пел в концертах для немцев, даже гастролировал в Берлине, осужден на 10 лет. В больнице состоял на должности санитара, но занимался только театром, ему разрешили из дома доставить рояль, который установили на «сцене» в столовой. Он руководил всей художественной самодеятельностью лагеря.
Высокий, статный, седые волнистые кудри, светлые глаза в красноватых веках, измятое, но все же красивое, крупно вылепленное лицо, самоуверенного любимца публики.
Он рассказал, что хотя и вынужден был петь для немцев – а то ведь могли и повесить, раньше он в партии состоял и депутатом Верховного Совета Белоруссии был. Но пел патриотически. Особенно Стеньку Разина с зажатыми кулаками, чтобы знали русских.
Дневальными числились 2 заслуженных артиста, тоже певцы.
Начальник лагеря особенно любил оперу и оперетту.
Баритон Анатолий Г — из Харькова попал в агитбригаду прямо из камеры смертников, где просидел два месяца, осужденный, как участник бендеровской боевой группы. О своем деле Анатолий говорил немногословно. « Намотали по дурочке, план выполняли по очистке ближних тылов от элементов. Нашли сопляков – казаков, те им в таком напризнавались, что старший следователь, наверное, орден Ленина заимел. А нас: 2 лабуха из оркестра, скрипач и трубач, учитель с женой и студентка (сумасшедшая,с немецким офицером женихалась, а потом каялась и на себя накапала и на всех, кого знала и не знала)».
Тенор Коля Ш. – москвич, первый любовник драматической группы. Его арестовали за анекдоты, получил 5 лет. Он был очень пригож, « соловей Унжлага», избалован женщинами, откровенно самовлюблен. Он капризничал, томно хандрил и смертельно трусил, пугаясь начальства, блатных и заразы. Он закрутил любовь с дочерью начальника. Тот прознал и перевел тенора в Москву, не дождавшись срока.
Московская балерина Сонечка, худенькая, умненькая, влюбчивая. Ее мужа командира корпуса расстреляли в 1937г. В Кеми она работала на лесоповале, потом заболела, стала подругой врача – заключенного. Он ее сделал медсестрой, а в Унжлаге она « вернулась на сцену». Она была балетмейстером и сама выступала в концертах с народными танцами. Когда ей разрешили исполнить соло « Умирающего лебедя» Сен – Санса. Она плакала от счастья, репетировала по ночам, а после концерта слегла на неделю – нервное истощение. В больнице она работала сестрой в бараке мамок.
Верность клятве Гиппократа
Виктор Заболоцкий получил назначение на ОЛП №4 надзирателем. Поскольку он был человек семейный, приехал вместе с женой и ее матерью. Вера не могла оставить больную мать.
Жилье еще было не достроено, поэтому их определили на квартиру к Громовой Прасковье Васильевне. Та отвела семье отдельную комнату, хотя у нее своя семья большая. Только старшая дочь вышла замуж, а остальные были еще с ней. Вдове деньги не были лишними. Постояльцы были люди добрые, делились и продуктами.
Вера Викторовна Заболоцкая по профессии врач – терапевт. Вместе с мужем ходили на работу на лагерь 4. Больница была еще не достроена и ей отвели комнату в бараке. Чуткая женщина относилась одинаково внимательно как к начальству, так и к гражданскому населению и к заключенным. Видя, что кому – то из заключенных требуется лечение, находила слова убеждения для лагерного начальства, которое очень неохотно, но шло ей на уступки. Бытовало мнение, что преступников нечего лечить. Но врач в них всегда видела людей, которым нужна медицинская помощь, чтобы выжить в нелегких условиях лагерной жизни. Это был 1949 год. Не отказывала она и жителям Торзати. В тот момент медицинского работника в деревне не было и многие шли к ней за помощью.
Прасковья Васильевна страдала головными болями и Вера Викторовна определила диагноз ее заболевания – мигрень. Назначила лечение. После пройденного курса больная почувствовала себя лучше. Но со временем потеряла рецепт и забыла название таблеток.
Начальство частенько обращали внимание на лояльность в обращении с заключенными. На что она им ответила: «Я давала клятву Гиппократа и обязана вовремя оказывать помощь всем, кто в ней нуждается».
Не будь ее муж надзирателем, она сама бы оказалась на месте заключенного и никакая клятва бы не спасла.
Случай на 4 лагере
Мария Ксенофонтова была направлена медиком в Торзать. Серьезно относилась к своей работе, в ее помощи торзатьяне нуждались как никогда. В каждой семье росли дети. За ними нужен медицинский контроль. Наблюдение за беременными женщинами, новорожденными младенцами, пожилыми. Ведение документации, отчеты. Расслабляться было некогда.
Нравилось ей живое общение с людьми. Внимательна на приемах. С доверием относились к ней жители.
Заприметил молодую женщину Макар Прокопьевич. Он овдовел. Жена умерла при родах, оставив дочку новорожденную. Девочку взяла на воспитание Зокова Евдокия его сестра.
Трудно мужчине справляться с домашним хозяйством, да еще дети: Павел, Боря, Таня. Сделал он предложение Марии, та ответила согласием. Стала официальной женой Макара.
Перевезла в деревню и свою мать. Вскоре родилась у них дочь Алла.
Семейную жизнь разрушил случай на 4 лагере. Мать Марии решила сходить на 4 лагерь. Много слышала женщина о нем, а никогда там не бывала. Когда дома никого не было, решила сходить, а путь не близкий – 6 км. Она была еще крепкая здоровьем и дорогу прошагала легко. Пошла не объездом, решила скоротать. Она ведь не знала правил зоны: кто не реагирует на окрик постового на вышке, или не скажет пароль – постовой должен стрелять.
В тот день на посту был молодой охранник. Он пытался уговорить старушку. Но та не понимала, почему нельзя пройти. По инструкции он обязан стрелять в каждого, кто подходит к ограждению из колючей проволоки. За неисполнение инструкции ему грозит трибунал. Как поступить? Сомнение мучило парня. И в итоге он выстрелил. Но когда понял, что убил невинного человека, старушку, что – то случилось с его головой. Покинул пост и вместе с винтовкой убежал в лес. Поисковая группа с собаками нашла его в лесу в шалаше. Парень тронулся умом.
Суровая лагерная жизнь отложила свой негатив в сознании молодого охранника: он не мог идти против инструкции, он никогда еще в своей жизни не убивал людей.
Служба конвоя, когда и войны нет – как фронтовая. Конвою не страшны никакие разбирательства и объяснений ему давать не придется. Всякий стрелявший – прав. Всякий убитый виноват, что переступил черту или хотел бежать. Никто бы и разбираться не стал, никто бы не наказал охранника, просто он был еще не обстрелянный солдат, психика подвела.
Смерть матери напугала Марию Ксенофонтову. После похорон она собрала свои вещи и уехала из деревни. В те годы вокруг деревни были одни лагеря и люди жили в страхе за свою жизнь.
№ 4 рабочий поселок для вербованных относился к Торзатскому с/ совету. Находился в 6 км от Торзати на железной дороге широкой колеи в 3 км от Биржи. Существовал с 1949г. по 1959. Начальник поселка Хайлак. Его дети учились в Торзатской школе.
Поселок огромный. На территории поселка была гостиница, общественная баня, гараж с ремонтной мастерской.

Ил. 14

Ил. 15

Такие кресты ставили заключенным сталинских лагерей. В рот им ложили такой же железный номер. Это видели очевидцы – жители деревни. Похоронили зэка, а на другой день приехали из НКВД и стали проводить опознание похороненного заключенного. И увидели жители, что во рту вставлена железная пластинка с таким же номером. А как фамилия, никто не знает. Чтобы найти могилу з/к, их хоронили с севера на юг в заднем углу кладбища. ( а православных –то хоронят с востока на запад). На нашем кладбище дорога в деревню Б. Торзать шла слева от кладбища. В 60 –е годы дорогу пропилили по линии ЛЭП справа. Зад кладбища оказался у дороги.
«
Станция Лапшанга – тоже лагпункт, уцелевший осколок Унжлага. Это музей под открытым небом: вот они бывшие бараки зоны, сияют на пригорке раскрашенными в голубое, зеленое, стенами. Сейчас в них — Лапшангский дом инвалидов (дом скорби). Обитатели этого дома в коричневых больничных костюмах свободно разгуливают по улицам поселка, просят закурить. Иногда они за вознаграждение колют дрова, копают картошку. Иногда их вывозят копать колхозную картошку.
А раньше был лагерь, в нем содержалось до 2 тысяч человек. О том, что лагерь тут был, говорит бессмыслица заборов, разнокалиберные засыпушки, бараки, хатки – мазанки, ставленые как попало, ни дворов, ни улиц. На скорую руку, на живульку строили тяп – ляп. Никто тут возле лагеря заживаться не собирался. Лагерь ликвидировали, а народ остался и из других лагерей понаехали. Фамилии из осевших жителей – украинские, белорусские, прибалтийские.
-Из полицаев! – Домой вот не едут, стыдно.
-Не знаю, толи полицай, толи власовец, и изменники сидели здесь.
Только ли люди виноваты?» А. Сизов, писатель, житель поселка.
ОЛП № 2
Находился в 6 км от Торзати. Существовал с 1948 года по 1956. Находилось 7 бараков: мужские и женские, начальная школа № 2, гараж. К лагерю подходили 2 узкоколейные железные дороги. Одна соединяла 2 лагерь с Первомайкой ( ОЛП № 2 – Вонд – Первомайка), вторая ( ОЛП № 2 – ОЛП № 4- Биржа) После закрытия лагеря на Ужд работали вербованные. Жили в бараках заключенных. Начальником лагеря был Волошин и Громов Алексей Сергеевич (отец Громова Н. А.). Охранником — Александров Григорий Андреевич.
Вот что он рассказал: «Очередной побег совершил зэк – спортсмен прямо из зоны. Он при помощи шеста перепрыгнул через 2 ряда колючей проволоки и ушел, взяв с собой только шоколадные конфеты. Подняли лагеря. Дело дошло до управления лагерей, но поиски прошли без успешно».
Другую историю рассказал Майер Эдуард Федорович, житель Вонда: «Недалеко от Вонда охранники , вооруженные, с собаками догнали беглого з/к с ОЛП №2. Привели его в поселок, одежда на нем вся разодрана собаками, всюду шрамы. Вид был ужасный. Сбежался народ, чтобы что – то подать заключенному. Охранники не разрешили, но потом все–таки накормили и повели до лагеря (18 км). Подвели к воротам и застрелили. Убирать не спешили».

На территориях почти всех лагерей теперь не осталось уже почти ничего.
Ил. 16

Ил. 17

Ил. 18

К жестокости нельзя привыкнуть
Красавицу – шатенку Наталью Савельевну Иванову забросила судьба из далекого солнечного Крыма в глухую деревню Торзать. Была направлена в 1949 году надзирателем в ОЛП №2. На квартиру определили к Громовой Прасковье Васильевне. Жила у них в доме в маленькой комнате. Очень подружилась с Ниной, они оказались ровесниками. Вместе проводили свободное время. Наташа рассказывала о солнечном Крыме. Подруги делились сокровенным.
Душевная, молодая девушка столкнулась с жестокостью лагерной жизни, увидела всю социальную несправедливость по отношению к невинно осужденным людям, которые в своей прежней жизни были законопослушными гражданами.
По своей девичьей наивности она помогала заключенным, которые внушали ей доверие. Отправляла письма родным, не занималась рукоприкладством.
Статная девчонка в черной шапке, в белой шубке с наганом на боку, она не внушала заключенным угрозы. Многие из начсостава бросали недвухсмысленные взгляды, но она старалась избегать всяких отношений. Ведь нарушение инструкции влекло к серьезному наказанию.
Однажды, она, все – таки, нарушила инструкцию. В камере умирал избитый зэк, врач к нему не заглядывал, и надзирателям было строго наказано не подходить к нему. Была ее вечерняя смена. Умирающий шепотом просил пить. И не выдержало сердце у Наташи. Она досыта напоила зэка перед смертью. Вся ночь прошла как в кошмаре. Вдруг кто подглядел. В лагере полно было стукачей. Вернувшись домой на квартиру, девушка быстро собрала свои вещи и на попутной машине уехала на Рассвет. Слезно просила Прасковью Васильевну ничего о ней не говорить, если хватится начальство. Бабушка Прасковья сдержала слово. Когда приехал конвой, спокойно ответила, что квартирантки не видела уже два дня, когда она ушла на работу. Лагерное начальство решило не поднимать шума, из – за сбежавшей девицы, зачем лишние неприятности.
Говорят: бег не красив. Но спасает. Вот и Наташа не смогла смириться с человеческой жестокостью и спасла свою жизнь бегством.
В д. Юрово живет Рогов Николай ( Патрунин). Он приехал на ОЛП № 2 в 1955 году, в то время, когда вместо заключенных набрали вербованных. Они заготавливали лес на речке Шилекша. Вывозили на газгенах к УЖД. Когда пилили лес под Стафиевым ( Юровская дача), свалили осину. А в ней оказались пчелы. Долго пришлось с ними возиться, но зато набрали меду целых три ведра. Древесины в ней оказалось 12 кубометров. До платформы тащили два газгена. На одном — Шулегин Павел Макарович, на другом — Фискин Иван.
Комендантом поселка вербованных был Казаков. С семьей жил в бараке напротив магазина ( дети Тоня, Валя учились в Торзатской школе, сын ходил в детский сад в поселке).
На территории поселка были учреждения: магазин, почта, клуб, начальная школа, водокачка, столовая, пекарня, гараж, радиоузел.
Подкомандировка (тотже лагерный участок)
Относилась к Торзатскому с/ совету. Здесь находилась школа, конбаза.

Ил. 22

Приехал в поселок сделать фотографию перед призывом в армию в 1953году. Приехал из Торзати зимой на лыжах, которые ему купила мать в Торзатском лесничестве. Там выполняли заказ государства на изготовление лыж. Те лыжи, что не прошли ОТК продавали населению. Лыжи – основной вид транспорта зимой у молодежи. Летом — велосипед.
Вспоминает
Зоя( Виноградова) Романова
«Это было году в 1954. У меня разболелся зуб. Повезла мама на лошади меня на Подкомандировку через высокий лес. Что поразило детскую душу, нигде не бывавшую кроме своей деревни? Поселок чистый, еще не зарос травой, кругом песок. Несколько улиц из деревянных рубленых четырех квартирных домов. В палисадниках у каждого дома цветут цветы: мальвы, гвоздики, ромашки. В больнице мне поставили пломбу. Сколько всяких блестящих инструментов разложено было на маленьком столике. Наверное, еще тогда я захотела стать врачом. Поехали с мамой к какой – то женщине. Поразила в доме цивилизация: посуда: чашки, блюдца фарфоровые, ложки – нержавейки, на окнах строченые занавески, кровать высокая, заправленная белым тюлевым покрывалом, гора подушек, прикрытых тюлевой накидушкой. Это все я увидела впервые в жизни, ведь дома я спала на полатях, подушки и матрас набиты соломой. На полу тоже солома.
За поселком высокая насыпь. Рабочие в черных робах работали на насыпи, их охраняли солдаты — охранники с овчарками. Так мне понравились эти большие собаки, что мне тоже захотелось иметь такую. Я в них просто влюбилась».
И такое было…
В домик на окраине Тополевки беда пришла теплым майским днем 1937 года. Ворвалась она с ветром в распахнутое окно и двери начальной школы. Ветер сорвал со стены картины, раскидал бумаги со стола учительницы Анны Петровны Кочкиной. И надо же было такому случиться: на пол упал и висевший над классной доской в большой рамке портрет Сталина. Стекло разбилось вдребезги…
Дрогнуло сердце Анны Петровны – не к добру это. Не успела она опомниться, как прозвенел звонок и в класс, смеясь и толкаясь, вбежали ребятишки, и кто –то из них нечаянно наступил на портрет.
На другой день вечером, когда семья уже спала, в окно сильно постучали. Заплакал десятимесячный сынишка Володя. Муж, Клим Иванович, кинулся к двери. Грубо отпихнув его, двое угрюмых мужчин в черных длиннополых плащах ворвались в избу. Молодая учительница все поняла и начала собираться. За окном нетерпеливо гудел черный «воронок». Окинула взглядом испуганного мужа с плачущим сыночком на руках и прошептала: «Береги».
Прошло десять лет. В родные места из дикого Унжлага возвращалась не 28 – летняя, с приветливой улыбкой, роскошной косой женщина, а измученная, с кротким взглядом усталых глаз, с ежиком седых волос, старушка. Бывшая учительница Анна Петровна, осужденная по 58 – й статье без права переписки, сполна хлебнула тюремной жизни.
…Учительствовать Анне Петровне не разрешили. Потянулись безрадостные дни. От неведения, горьких дум, тоски и отчаяния Анна Петровна могла сойти с ума. И, скорее всего, сошла бы, но спасла работа: после реабилитации (шел уже 1956год), позволили вернуться в школу. В голосах и смехе детей ей слышался голос и смех сына… Нашла она и мужа, и сына. Муж умер в доме инвалидов, не дождавшись 4 дня. Сын не признал мать и не простил после ее исповеди.
Рабочий поселок Вонд для вербованных работников и отсидевших свой положенный срок и не пожелавших вернуться на родину.
В 70 –е годы, мы, студенты, могли попасть в Торзать по Ужд «Первомайка – Вонд – поселок № 2». Ехали до Вонда. Ждали рабочий паровозик из леса, ехали с рабочими до лагеря № 2, а дальше пешочком 6 верст.
Ожидая паровозика, сидели в будке стрелочника, он, скромный старичок ,рассказывал нам разные небылицы.
Это был немец Майер Федор Андреевич – заправщик ГСМ и по совместительству – стрелочник. Он поведал нам свою историю.
Когда немцы захватили Украину, несладко пришлось их согражданам. Многие немцы без суда и следствия были депортированы в места не столь далекие. Федор Андреевич вместе с женой Мартой Карловной, сыном Эдиком и еще 3 его сестры из Днепропетровской области попали на 4 года в лагеря Кировской области. После окончания срока получили вольное поселение. Переехали в Горчуху, где в 1946 году родился сын Андрей и в 1949 году- сын Бруно. Потом жили в спецпоселке у Вонда. Был такой поселок за колючей проволокой. Федор Андреевич работал разнорабочим. Затем перебрались на Вонд, поселок для вербованных. Стал работать на заправке и стрелочником. А сестры Ирина Лучей и Лидия Миллер с народившимися детьми уехали в Казахстан. В 1958 году родилась дочь Валя.
Федор Андреевич был умным старичком. Хотя перенес столько мучений и страданий, не поливал грязью Германию. Он говорил: «Не все немцы – фашисты, не все хотели убивать неповинных людей. Ведь у меня тоже были дети и родители».
Много лет прожил он на Вонде, повидал разного народу, но сумел воспитать правильных детей. Дети все закончили Вондовскую восьмилетнюю школу, получили образование, вышли в люди в советской стране.
Неплохие учителя работали в то время в Вондовской школе. Директором был Крупышев Михаил Яковлевич, историк, в последствии работал инструктором РК КПСС. Математику вела Киселева Валентина Павловна, впоследствии инспектор Районо, Биолог и химик – Леднева Татьяна Дмитриевна, литератор – Марова Милитина Ивановна. А учитель начальных классов – Захарова Софья Александовна и сейчас живет в Макарьеве.
Федор Андреевич последние годы жил у сына Андрея Федоровича в Юрове. Тот работал сначала ветврачом. А потом правление избрало его директором совхоза. Работал до 2007 года директором совхоза Юровский. Воспитал 2 дочерей Жанну и Свету. Жанна закончила Караваевскую сельхоз академию, а Света – Галичское педучилище и работает учителем начальных классов в Дорогинской школе.
Валентина выучилась на зоотехника. Вместе с Эдуардом и Бруно живет в Удмуртии. У всех свои семьи, но живут дружно. Марта Карловна доживала свой век у детей в Удмуртии.
Излюбленным местом вондовских ребятишек и молодежи был перрон ( место посадки в пассажирский паровозик). К перрону из поселка вела лежневая дорога. Сам перрон находился под крышей. Здесь дети встречали своих родителей с работы вечером ( все жители поселка работали в лесу, уезжали в 7 утра и до 6-7 часов вечера). Здесь на перроне можно было себя показать и на других посмотреть. Поэтому одевались при параде. Девочки заводили шуры – муры с парнями с лагеря № 2 и с торзатскими, парни приглядывали невест.

Ил. 23

В поселке была своя электростанция, школа, клуб огромный, типовой, как на всех лагерях, а в магазине продавалось полно продуктов и одежды. Мы часто летом пешком ходили из Торзати за продуктами на Вонд или лагерь №2.
Поселок Биржа
Узловая станция, где происходил перегруз с Ужд на широкую колею, ведущую на Лапшангу. Начальной школой №3 заведовала Синицина, был детский сад. Детей привозили даже с лагеря № 4 на дризине. В 1964 году проживало рабочих -1человек. служащих -6.
ОЛП №18 (старый 18-ый) так называли его в Торзати.
Достопримечательность этого лагеря – железнодорожный мост широкой колеи. Строили его вручную еще до войны заключенные Волгодона. Время согнуло мост, как старика, который прожил 100 лет. « видел его я в первый раз в конце 60 –х, тогда он был для меня самый большой мост в мире. На насыпь, которая шла к мосту, я вкарабкивался как на гору. Перейти по нему я боялся. Глядя в колодцы этого моста становилось страшно. С обеих сторон моста и на месте лагеря были сенокосы. На другой стороне моста – водокачка. Вокруг моста леса не было, и от этого он становился еще выше. Сейчас этот богатырь совсем утонул в лесу. Таких мостов здесь было 4. Ус этот выходил на ж./д.линию Лапшанга – Выгорки. Это место называли 27 стрелка. На всем протяжении ж.д. усов широкой колеи тянулись конные деревянные дороги. На лошадях подвозили лес и потом вручную перегружали его в вагоны», рассказал Шулегин М.Д., житель д. Б. Торзать.
Была в этом лагере и начальная школа №2. Через М. Торзать на Ивановский переезд 5 сентября 1948 года пригнали первый этап мужской. Они строили ОЛП №2. На территории лагеря было 2 магазина: один в лагере, другой на воле. Местные жители приносили им табак, молоко, ягоды в обмен на мыло, белье, фуфайки, рыбу. В магазине продавалась рыба хамса, говорят, сейчас такой не найдешь. Снабженцем и экспедитором работал Шулегин Макар Прокопьевич.
По размерам лагерь был большой и существовал долго. С ОЛП -№18 пригнали первый этап мужской
Начальником лагеря был Гончаров Дмитрий Петрович.
Начальник режима – Ильин Александр Иванович.
Начальник ОТК – Свиридов Иван Васильевич

Заключенные:
Иванютин Захар Иванович 1904г.р.из Смоленской области, Жарынский с/ совет, после окончания срока остался в Торзати, женился на Завариной Анастасии, родилась дочь Заварина Раиса Захаровна, построили дом в начале деревни, дочь закончила педучилище в Галиче, сейчас работает в Красносельском районе, имеет 2 детей.
Мержиевский Валентин Ильич, -заключенный этого лагеря, после срока остался в Торзати, женился на Соколовой Анне. Женщину взял с двумя детьми, пришел в ее дом, построили новый, народили совместных 3 детей. Работал в лесничестве, отвечал за сбор семенного материала (шишки ели и сосны), в деревне выполнял обязанность ветврача, наверное образование было соответственное.
Приходько Иван тоже остался в Торзати у Виноградовой Анны Степановны.
Из материалов сборника «Музейный хронограф» Костромского музея – заповедника
Около 50 макарьевцев подверглись репрессиям и в одночасье стали « врагами народа». Кто – то был отправлен в ссылку, другие подверглись тюремному заключению, а некоторые были расстреляны. Открыли этот скорбный список председатель райисполкома А.И.Гусаров и первый секретарь райкома ВКП (б) Смыгин. За что их взяли – доподлинно неизвестно. Говорили, что они будто бы вредили развитию сельского хозяйства в районе. Судьба А.И.Гусарова была трагичной, по решению « тройки» он был расстрелян. Владимир Макарович Тыричев был арестован только за то, что его брат, работавший в наркомате внешней торговли, был признан «врагом народа» и осужден. Подверглись репрессиям и те, кто работал с В.М. Тыричевым в школе: А.М, Лапшин, П.И. Якушев, С.В. Грибин. Никто из них живыми не вернулся, точно так же, как и другой учитель Сергей Иванович Шахов, которого забрали прямо с урока.

О масштабах лесозаготовок того времени в Ужлаге можно судить по следующим снимкам:
Ил. 24

Ил. 25

Ил. 26

Ил. 27

Очень правдиво и красноречиво о лагерной жизни заключенных написал поэт Юрий Стражевский, который десять лет своей жизни провел на Колыме:
Забор, запретка, вахта, вышка,
Оскал собачий, автомат.
Попал сюда – считай, что крышка,
Отсюда труден путь назад.
А выжил – об заклад я биться
Готов, что с этих самых пор
Тебе до гроба будет сниться
Запретка, вышка и забор.

Ежегодно 30 октября в нашей стране отмечается День памяти жертв политических репрессий. Безмерно жаль соотечественников, оклеветанных, подвергшихся унижениям, оскорблениям, пыткам, расстрелянных без вины…
Светлая память погибшим. Жизни без тревог и страха – живым.
Заключение
Я посвящаю это повествование невинно осужденным, незаслуженно забытым – жертвам политических репрессий.
Хочу, чтобы это повествование прочитали и посмотрели наши дети, внуки и правнуки.
И запомнили, что было в истории нашей страны СССР такое страшное время. Люди жили в поле предательства и лучшие доводы шли на оправдание его. Когда в смятенном одиночестве сжигались дорогие фотографии, письма и дневники. Когда каждая пожелтевшая бумажка в семейном шкафу вдруг расцветала огненным папоротником гибели и сама порывалась кинуться в печь. Какое мужество требовалось, чтобы сберечь семейные архивы.
Безопаснее было при императоре Александре 2 хранить динамит дома, чем при Сталине приютить врага народа – однако, сколько же детей таких взяли, спасли. (Пусть сами дети расскажут). А тайная помощь семьям была.
Могла ли наша страна справиться с индустриализацией без репрессий, без лагерей. Догнать и перегнать Америку?
«Репрессии – необходимый элемент наступления. Вдохновить массы и бросить их в « решительный Бой» за осуществление светлых идеалов», — говорил Сталин.
Но какой ценой!
Даже на послевоенных лагерных совещаниях признавали индустриальные помещики: «Заключенные сыграли большую роль в работе тыла, в Победе. Каждый заключенный, здоровый и больной занимался общественно- полезным трудом».
Но на мраморе над костями никто и никогда не надпишет забытые их имена!
Главного об этих лагерях уже никто и никогда не расскажет!

Авторское послесловие
Удивительные чувства испытывал я, когда был на территории лагерей.
Там какая-то энергия присутствует особая, которая действует на душу так, что ни о чем там ни говорить, ни даже думать не хочется. Смешанное чувство скорби и вины перед теми, кто там страдал.
Иногда у меня возникало такое ощущение, что я попадал в другой мир и в другое время. Чувства усиливались, возможно, еще и оттого, что там было очень тихо. Проходили дни и недели, но за все это время я не слышал ни единого звука ни от машин, ни от людей…
Я любил ходить на лагеря. Тогда там ещё что-то оставалось, были признаки лагерей, железных дорог, сортировочных станций, а сейчас, скорее всего лишь один лес. Пройдёшь по нему и не будешь знать что идёшь по чьим-то могилам.
У меня была подробная карта сети лагерей составленная с помощью местных жителей, это помогало мне не заблудиться. Когда-то УНЖЛАг это была целая отдельная республика, с сетью железных дорог, со своей инфраструктурой, а сейчас там никого уже не встретишь кроме диких животных.
Медведь, волк, кабан — их свежие следы (более всего медвежьи) там встречались мне ежедневно. К этому привыкаешь и перестаешь испытывать чувство страха. Помогает молитва.
Если молишься, то страх уходит.
Оружие с собою на лагеря я никогда не брал. Если слышал рядом с собою хруст веток под тяжелыми лапами мишки, громко кричал, чтобы косолапый не подходил близко. В тех местах основное чувство, с помощью которого можно ориентироваться наиболее эффективно, — слух. Зрение там мало пригодно. Ельник настолько густой, что в некоторых местах буквально далее трех – пяти метров ничего уже не увидишь. Поэтому и сохранились в тех краях животные, что лес очень густой и для транспорта нет доступных дорог. Охотники и рады бы все живое там перестрелять, да и перестреляли бы уже давно, но слава Богу что нет к диким зверям пути для человека…

Ил. 1

Ил. 2

Ил. 3

По некоторым «дорогам», особенно после того, как пройдут обильные дожди, не то, что ехать на вездеходе, даже и ходить-то очень нелегко, потому что часто встречаются болота и заболоченная местность. Есть места (таких немало), непроходимые для любого наземного транспорта. К тому же умение ориентироваться в тех местах требует определенного навыка. Я десятки лет прожил в лесу, но, как говорится, и на старуху бывает поруха: дважды я терялся в костромских лесах, и если бы не карта с номерами лесных кварталов (которую я всегда брал с собою для подстраховки), то я мог бы попасть в весьма неприятную ситуацию.
Мошкары и кровососущих насекомых — просто ужас какой-то, нигде в России ничего подобного более не встречал, как бывает у нас… Вот два фото. Сделаны в наши дни.

Ил. 6

Ил. 7

Особенно в жаркую погоду в лес выходить, порою, мне было очень затруднительно. В считанные минуты оводы превращали мое лицо и руки в кровавое месиво! Как там работали во время жары заключенные — ума не приложу! Местных лесников в то время когда начинается особое нашествие оводов, в лес не загонишь ни за какие деньги… Кровососущих становится так много, что работать в леву становится совершенно невозможно.
Места эти сейчас крайне редко посещаются. Я бывал в таких лесных кварталах где следов человека не было десятки лет, зато хватает медвежьих троп. Иногда экстремалы, обычно раз в сезон наезжают и, некоторые из них, слава Богу, ставят поклонные кресты на местах бывших ОПЛ УНЖЛАГа.

Ил. 8

Ил. 9

Если поклонные кресты стоят, если сюда приходит пусть даже несколько машин в год, значит, не все еще забыто потомками….

Читая эти материалы и тем более бывая в тех местах, невозможно не молиться о тех кто прошёл ужасы УНЖЛага.
Прощенное воскресенье 2013 года
Сергей Михайлов

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

ЗДЕСЬ ВЫ МОЖЕТЕ НАПИСАТЬ АВТОРУ

ЕЖЕДНЕВНО НОВОЕ НА МОЁМ ТЕЛЕГРАМ КАНАЛЕ