Партийный билет не помешал
В начале девяностых годов я познакомился с Андреем Николаевичем Смирновым. Он запомнился мне тем, что приходил почти на все ежедневные утренние и вечерние службы, в храм, где я пел на клиросе.
Я не любил новые знакомства и обильные застолья, но когда убеленный сединами Андрей Николаевич подошел ко мне и вежливо просил прийти к нему в гости, отказать ему я не смог.
Андрей Николаевич встретил меня радостно и немного суетливо. Жил он один в большой благоустроенной квартире, которую мог позволить себе в те времена не каждый. Когда мы разговорились, сидя за богато накрытым столом, то, как водится в подобных случаях, каждый рассказал немного о себе — кем был раньше и как пришел к вере.
Оказалось, что Андрей Николаевич бо́льшую часть своей жизни пробыл на руководящих должностях. С видимым удовольствием он вспоминал те годы, когда он был начальником важного в городе отдела и о том как он несколько раз воспрепятствовал закрытию единственного в те годы храма в области, когда городские власти хотели закрыть его что он якобы несоответствует нормам пожарной безопасности.
— Ты же знаешь, какие тогда порядки были, — сказал Андрей Николаевич. — При желании можно было любую организацию закрыть.
— Простите, Андрей Николаевич, — сказал я, — но ведь защищать в те времена церковь было небезопасно. Неужели вы не опасались того, что вас самих могли уволить с работы за такое заступничество?
— Нет, — засмеялся Андрей Николаевич, — ведь моя подпись в этих делах была последней. Наказать меня никто не мог. Да и не со мной одним ваши священники в то время жили хорошо. У них были покровители и повыше меня.
— А когда Вы впервые задумались о Боге, Андрей Николаевич?
— Во время войны во Вьетнаме. В те годы моя работа была засекреченной, но сейчас об этом говорить можно. Мы оказывали военную помощь Северному Вьетнаму. В то время я служил в одном из артиллерийских подразделений. Нас было восемь офицеров. Я был в звании капитана, остальные — старшие лейтенанты и майор. Мы доставили вьетнамцам несколько десятков наших артиллерийских установок. Нам надо было обучить их пользоваться нашим оружием. Они ведь ничего не умели. Обучали мы их прямо на поле боя, — Андрей Николаевич замолчал и о чём-то задумался, очевидно, в подробностях воскрешая в своей памяти события более чем двадцатилетней давности.
— Так вот, когда нас в первый раз американские снаряды накрыли, это было что-то невероятно ужасное. Веришь-нет, Сергей, но плотность обстрела была настолько высокой, что так перепахало землю что даже маленькую траву вокруг нас и ту мелкими осколками всю до единой выкосило…
Андрей Николаевич рассказывал коротко, без особых подробностей, но картина этого памятного для него боя почему-то ясно и отчётливо представилась мне так, как будто я и сам тогда был там, вместе с ним. Но всё же мне, никогда не бывавшему в подобных переделках, сложно было представить, как это люди могли остаться живыми после того, как побывали в самом центре такого плотного артобстрела.
Андрей Николаевич молчал. В его руке стакан с недопитым вином оказался на время забытым. Очевидно, воспоминания овладели им очень сильно. Молчал и я.
— И ты знаешь, Серёжа, — вдруг неожиданно изменившимся и дрогнувшим голосом сказал Андрей Николаевич, — ни одному из нас тогда партийный билет в кармане не помешал встать на колени прямо на поле боя и молиться Богу и Богородице о том, чтобы мы не погибли. Все восемь человек как один стояли на коленях и молились до тех пор, пока американцы не прекратили огонь.
— И что, — спросил я после недолгого молчания, — много наших офицеров тогда погибло?
— Ни один не погиб. Все остались живы. Даже не ранило никого. Это было настоящее чудо. Только вот о Боге после этого случая никто уже из моих товарищей потом не вспоминал. Как они жили до этого распущенно — так и продолжили жить как попало и потом. А меня потянуло к церкви — я с ней никогда не воевал. Да ты кушай, кушай, — прибавил Андрей Николаевич и пододвинул ко мне тарелку с рыбой. — Может, тебе ещё вина налить? У меня и коньяк хороший есть. И, не дожидаясь моего ответа, он достал из холодильника бутылку с пятью звездочками.
— Мне совсем немного, — сказал я и, соблюдая правила традиционного русского застолья, немного выпил. А в голове моей всё стояли эти так просто по-русски сказанные Андреем Николаевичем слова: «Ни одному из нас тогда партийный билет в кармане не помешал…»
Партийный билет не помешал
Комментарии блокированы во избежание спама