Сокрушенный Ангел (редакция 2018 года)
Вместо предисловия
Реальность нередко бывает настолько изумительнее вымысла, что, когда опишешь её как есть, почему-то мало находится тех, кто поверил бы в неё. Так что… хотите верьте, а хотите — нет, но началась эта история с того, что…
Глава первая
Сглючила у меня Винда 7.
Я не только руками, но и обеими ногами за лицензионное ПО, но, когда честно оплаченная мной Windows в один «прекрасный» вечер выдала в правом нижнем углу монитора: «Вы используете незарегистрированную версию…», то мне стало обидно. За что я платил деньги, если ОС проработала, да и то нестабильно, лишь чуть больше года? Ввел лицензионный код, надеясь на лучшие времена. Виртуальная тьма поглотила его и впала в великие раздумья.
Наконец, корпоративный мозг Microsoft что-то там у себя в затылочной части порешал, после чего экран удовлетворённо просветлел, словно лицо буддийского монаха, достигшего нирваны. Наглая табличка из угла монитора исчезла, но нирвана оказалась с изъяном. Из недр ноутбука уползли в неизвестность, словно непокорные тараканы, несколько драйверов.
Помощь в восстановлении ПО Microsoft не оказал мне никакой, и я всерьёз задумался о пользе компьютерного пиратства. Россия — удивительная страна. Лицензии Windows то и дело сыпятся там и тут, а вот пиратские версии почему-то нет. Начал сам заново устанавливать слетевшие по вине Microsoft программы. Результат я получил, но он был печальный: звук был еле-еле слышен, нужные текстовые редакторы отказались устанавливаться, а выносной жесткий диск перестал быть видимым в проводнике. Заснул утром в лишь половине шестого утра, злой и уставший.
В шесть пришла кошка и, по обычаю, начала обдирать свои когти о диван прямо у меня под ухом. Отличная во всех отношениях кошка, но вот эти ежеутренние бандитские её проделки! Кто это может вынести? Только-только ведь заснул, а тут: «хряп-хряп-хряп-хряп-хряп-хряп….» Поддал покрепче любимой кошке рукой под зад. Тишина мгновенно восстановилась, но сразу опять заснуть, естественно, уже не смог.
Тооолько уснул — за дверью громкий и до неприличия жизнерадостный лай…
У всех собаки как собаки, а вот мне Бог послал… (за грехи мои) пса с трехсотпроцентной бодростью духа и весьма, надо сказать, своеобразным собачьим интеллектом. Если мой пес хочет кушать, то он подходит к двери и лает со стороны улицы под дверью во всю свою недюжинную мочь до тех пор, пока кто-нибудь не выйдет и не покормит его. Если же еда будет невкусной, то он не станет её есть, но будет лаять до тех пор, пока не дадут ему то, что его устроит. Также, если взбредёт ему в его собачью башку, будет лаять, пока кто-нибудь не погуляет с ним по улице и не посмотрит, как он бодро выписывает на снегу свои «писимэйлы». Шумный пес…
Пробовал его на цепь посадить подальше от дома, но ничего доброго из этого не вышло: скулил непрестанно, похудел и заболел от тоски. Собаку покормила жена. Наконец-то настала долгожданная тишина.
Слава Богу…
Только уснул — зазвенел будильник. Это детям надо в школу. Терплю. Наконец дверь (с облегчением) прощально хлопнула. На часах начало десятого и я вспоминаю, что мне кровь из носу надо идти (а точнее, ползти) в храм и топить там печь. Некому топить, кроме меня.
Встал. Пошёл.
Когда печь разгорелась, упал, обессиленный, на диван в библиотеке храма и уснул так быстро, будто меня пристрелили из крупнокал
иберного шестиствольного пулемета. И приснился мне сон.
Глава вторая
Подошел ко мне отец Михаил в священническом облачении и позвал в алтарь.
Поклонились, по обычаю, Престолу Божию. Взял он меня за руку, и оказались мы с ним напротив высокой скалы, расположенной в темном месте.
— Что это за гора? — спросил я священника.
— Здесь ты должен избрать себе Ангела-наставника.
— Зачем?
Отец Михаил посмотрел на меня с недоумением.
— Ты что, не знаешь, для чего нужен наставник?
— Прости, отче…
— Я буду показывать тебе их по одному. Выберешь того, который тебе более всего понравится.

— Мне сегодня никто не понравится, — честно сказал я.
— Почему?
— Винда на компе полетела. Потом кошка не давала покоя, потом собака, потом дети. В храм еле живой пришел. Злой я сейчас и раздраженный на всех и на вся, как не знаю кто.
Это я потому так сказал, что не понимал, что сплю. Думал, что не сплю. С отцом Михаилом мы были старыми друзьями и потому наедине говорили просто.
— Наставник, которого ты изберёшь, научит тебя смирению.
— Ладно. Пусть будет так, как ты хочешь, — вздохнул я.
— Причем тут моя воля? — отец Михаил посмотрел на меня внимательно и необычно для него строго, — не я просил для тебя Ангела-наставника. Ты сам просил его у Бога, вот Он и услышал твою молитву. Впрочем, если ты передумал, пошли из алтаря в храм. 
— Ну уж нет. Раз пришли выбирать, то давай прямо сейчас.
— Ну, смотри.
Священник показал мне рукой в пространство,и я увидел Ангела, который работал.
— Кто это? — спросил я.
— Ангел трудолюбия.
— Больной я. Труды мне,отче, ты же сам знаешь, не по силам будут. Показывай другого.
— Вот, Ангел милосердия.
— Надо мной бы кто помилосердствовал…
Отец Михаил показал мне на Ангела, который писал икону.
Икона была изящной работы, а лик писавшего икону Богородицы Ангела был так одухотворен и светел, что я чуть было не соблазнился взять себе в учителя именно его, да вовремя вспомнил, что нет у меня ни красок, ни кистей, ни досок для икон.
— Давай другого.
— Вот. Ангел писатель и поэт.
Ангел, на которого указал священник, внешне ничем не отличался от земного человека. Он что-то писал в тетрадь. Потом взял в руки небольшой струнный инструмент, чем-то напоминающий лютню, и запел:
Я живу в двух мирах,
мире этом и том,
Мир иной мне роднее,чем этот.
Мир земной вижу я 
кратким временным сном
И тюрьмою для сердца поэтов.
.
Душа рвется из плена телесных оков,
Улетая в далекие дали,
Обретая свободу от злых чьих-то снов
В той стране, где нет зла и печали.
.
Расправляю крыло, полной грудью дыша
тайной Неба, мне с детства знакомой,
В грешном мире живя, я желаю без зла
проходить всем земною дорогой.
.
Ну а мне…что земля? Лишь площадка для взлета,
на которой я Господа встретил.
Даровал мне Иисус восхищенье полета
и печалью по Небу отметил.
.
От печали по Богу я истаял, иссох,
и росою с земли испарился.
Вкусил сладость духовных невидимых слез, 
тех, которыми с вами делился.
.
Эти слезы возьми, и пойми: это — дверь…
это дверь в те края, где нет зла.
Если в силах поверить, то ты мне поверь: 
нет на Небо путей без Креста.
.
Под Крестом я лежал, быв не в силах стоять,
пил страданья рекой — не свои.
Научился когда для себя умирать,
мне открылись на Небо пути.
.
Сила Духа вошла, оживила во мне
чувства те, что я прежде не знал.
И я Небо обрел, умерев на земле,
На которой всю жизнь умирал.
.
В сердце пламень горит, Ангел рядом стоит,
и зовет в те края, где нет зла.
Душа к Богу, молясь и любовью горя,
Сожигает во мне всё дотла.
.
Я один — не один. Разве ж может быть так,
Чтоб быть с Ангелом, и — одному?
Годы я проводил в сокрушенных слезах,
И покинул земную тюрьму.
.
Дух на Небо взошел, я свободу обрел,
сердце Богом дышало, забыв
О кровавых путях, по которым я шел,
Узкий путь всей душой возлюбив.
.
Исцеленный любовью, я стихи написал,
может, кто-то, услышав, поймёт?
Не в фантазиях гордых я по Небу летал,
и тебя приглашаю в полет.
.
Дай же руку мне, брат! Улетим в те края,
где нет зла и ни тени обмана.
Мне не нужно, поверь, ничего от тебя,
Я тебя извлеку из дурмана.
.
Юноша отложил в сторону инструмент и что-то стал записывать в тетрадь.
— И чему он меня научит? Песни петь, да стихи сочинять? — раздражение не давало мне покоя.
— А ты что хотел? — глаза священника остановились на мне. Взгляд его был недоумевающим, но, как обычно, без тени упрека или раздражения.
— Только не стихи… Они мне на земле уже до тошнотиков надоели. Да и не нужны никому на земле стихи, я это точно знаю.
— Ну, как знаешь…
— Так…
Меня начало злить то, что выбор Ангела затягивается, и я утратил то последнее равновесие, какое ещё оставалось…
— Давай, отче, проси мне у Бога самого умного Ангела-наставника, и чтобы уже без вариантов! Больше мне никого и ничего не показывай. Я не сплю уже вторые сутки, а завтра еще в город ехать, вставать в пять утра, компьютер везти на переустановку этой глюкавой Винды, будь она неладна!
— Охо-хо… — вздохнул священник, — Ангел Сокрушения — строгий Ангел. Сам потом от него сбежишь… Да и не дают его мирянам. Только монахи, да и то не все, могут спокойно переносить его крутой нрав…
— Ты думаешь,отче, ума у него не хватит, чтобы вместо монаха справиться с таким дураком, как я?
— Ну, как знаешь. Ты свой выбор сделал, потом не ропщи на Бога за строгость, — вот тебе Ангел Сокрушения, смотри и запомни, каким ты увидел его в первый раз.
И я увидел глубоко внутри горы, к которой мы подошли, человека в черной схимнической накидке, стоявшего на коленях и обращенного ко мне спиной. На его схиме не было ни крестов, ни надписей, на ней вообще ничего не было изображено. Так продолжалось довольно долго, и ничего не менялось.
— Что он делает? — спросил я отца Михаила.
— Молится. Непрестанно молится и тебя будет приучать к тому же. Пошли в храм. Печку закрывать пора уже, да и ты спать хочешь сильно.
Действительно, глаза мои слипались так, что хоть спички в веки вставляй, да и те, наверное, сразу переломились бы. Я уснул во сне.
Проснувшись, уже не во сне увидел, что дрова в печи прогорели и что уже можно, закрыв трубу, идти домой.
А мне так хотелось успеть хоть немного выспаться, покуда дети не пришли из школы. Пока шел домой, думал.
«Надо же… какой яркий сон в храме приснился. Прямо как наяву. А ведь действительно, я более десяти лет прошу Бога послать мне духовного наставника после того, как почил мой духовник, да все никак не нашлось человека, которому я мог бы доверить свою душу так же, как доверял ее в свое время покойному протоиерею Федору (имя не изменено, прим. автора). Да ладно… сон — он и есть сон… снам верить нельзя, это же аксиома православной аскетики. Да и какой я аскет? У меня жизнь как в муравейнике. Семейный я. Семья не очень большая, но живем в одной комнате, перегороженной посредине шкафами… Шумно…»
Когда пришел домой, едва-едва сил хватило раздеться и натянуть на голову одеяло.
Уснул как труп.
Проснувшись, увидел Ангела, сидящего на кровати напротив.
Долго смотрел на него, удивляясь его одеждам, которые состояли, как мне казалось, из эфира, а не из ткани, и они легонько колыхались, хотя в доме было тихо и, разумеется, безветренно.
Величие Ангела вселило в меня страх…
Я молчал минуты три, потом спросил:
— Кто ты и чего хочешь от меня?
— Я Ангел Сокрушения.
Поглядев на посох, находящийся в его правой руке, которым он опирался на пол, я спросил:
— Вот этим посохом и станешь меня сокрушать?
— Да, — подтвердил мои слова Ангел, — именно им.
— Тяжелый, поди, больно… Но если ты Ангел, то должен знать, что не положено православному верить видениям, какими бы прекрасными они ни были? Вид у тебя, конечно, безупречный, да только я тебя к себе не звал.
— Как это не звал? — Ангел удивленно вскинул брови, — ты же сам избрал меня себе в наставники сегодня в храме!
Я вспомнил сон.
— Так ведь это было во сне!
— Ошибаешься!..
Задумавшись, я понял, что сделать ничего не могу:
захочет Ангел уйти — сам уйдет, а не захочет — разве же я в силах буду прогнать его?! Ещё даст по голове своим посохом, как и обещал!..
Словно прочитав мои мысли, Ангел легонько коснулся посохом моей головы, и я снова будто увидел гору, внутри которой — Ангела Сокрушения в черном.
— Тот Ангел весь а черном был, — попытался возразить я, — а ты другой.
Я закрыл глаза, но Ангел и его воздушные, нежно переливающиеся всеми цветами радуги одежды и лик цвета спелой пшеницы, продолжали видеться в моем сознании так же отчетливо, как и при открытых глазах.
Прошло минут пять времени.
Ангел не уходил и не сказал мне ничего в ответ.
— И что мы с тобой теперь будем делать? — я открыл глаза и с сомнением посмотрел на Небесного посланника.
— Уму-разуму буду тебя учить, — взгляд Ангела был кроткий, но я, чувствуя его силу и могущество, понимал, что лучше шутки с ним не шутить. Но и нечестным с ним я ведь тоже быть не мог, поэтому сказал всё, что думал:
— Намучаешься ты со мной. У меня не жизнь, а чехарда, не голова, а телевизионный клуб «Что? Где? Когда?».
— Тебе будет труднее, чем мне.
Ангел плавно исчез из моего сознания.
Очень захотелось молиться.
Я потянулся к четкам, висевшим у изголовья, желая протянуть пару сотниц после сна по обычаю. Но по руке не больно ударил невидимый конец посоха Ангела.
— Еще раз возьмешь в руки четки, оставлю тебя на час-другой без молитвы, — услышал я его голос. — Чётки наводят на тебя дух гордыни.
«Ну вот, доигрался… — мне было досадно, — чётки брать в руки нельзя, башка болит, компьютер надо срочно паковать в коробку, а коробка на улице ещё год назад неизвестно где потерялась. Утром, перед выездом в город, будет не до упаковки, когда все будут крепко спать»
— Благодари Бога за каждую скорбь, что послана тебе; и не исследуй причин, откуда пришла скорбь.
«Если бы была моя воля, разбомбил бы всю эту недобросовестную Майкрософт вдребезги, не исследуя, что мне за это будет», — мысленно огрызнулся я.
— За пустые мысли, если примешь их, точно так же, как и за пустые слова, смотри, как бы не наказал тебя Бог.
«Да понял я уже… Молчу… и читаю молитву… Господи, Иисусе Христе, Сыне и Слове Божий, помилуй меня, грешного…. а как считать двести? Привык я к счету…»
— На Небе другой счет. Молись проще.
Глава третья
«И какой это на Небе такой особый счет молитвам может быть? — думал я про себя рано утром, почти в полной темноте ожидая, когда подойдет уазик-«буханка», идущий в город, — спросить у Ангела, что ли? Или подобные вопросы Ангелам задавать не следует?»
— Хочешь знать, как считают на Небе молитвы?
Рядом со мной на дороге стоял Ангел.
— А что, об этом можно узнать?
— Можно. Молитвы на Небе не считают. Их собирают и осматривают. Чем больше в молитве того Духа, что даёт человеку Бог, тем молитва считается полезнее.
— А количество?
Ангел посмотрел на меня, и я понял что спросил лишнее: ведь именно о количестве он все ясно сказал.
— Зачем же тогда монахи придумали пятисотницу и счет для молитв? — с сомнением посмотрел я на Ангела.
— Это их лекарство от лени. Если душа живет молитвой, ей не нужен счет.
Издали показался свет фар уазика.
В салоне было свободным всего одно место.
— Садись назад, — услышал я голос Ангела, — в следующей деревне старушка сядет, ей в салоне будет удобнее.
Я с компьютером полез в заднюю дверь машины. Когда выехали за село, началась натуральная пытка: 9 января, а на улице трое суток кряду стояла плюсовая температура, и снег, ледяной коркой покрывавший дорогу, которую в этом году никто ещё толком не чистил, так сильно подтаял, что колеса машины, словно масло, стали разрезать еще вчера твердое и ровное снежное полотно, глубоко утопая в месиве изо льда и снега.
Водитель то и дело переключался с первой передачи на вторую. В салоне остро запахло подгоравшим от перенапряжения диском сцепления. Машину бросало из стороны в сторону, как шлюпку в шторм. Проехав около пятнадцати километров, водитель остановил машину и выключил двигатель.
— Надо назад возвращаться. Я не думал, что дорога так испортится за ночь.
— В больницу надо, — сказал кто-то.
Водитель какое-то время молчал, а потом огорченно сказал:
— Бензина может не хватить до города.
Все знали, что по нашей дороге ни встречный, ни попутный транспорт вообще мог в этот день не пойти. Глухая лесная дорога, по которой уже десятки лет не ездили на автобусах, не располагала к радужным перспективам.
«Что делать?» — мысленно спросил я Ангела.
— Если сам не открываю тебе о будущем, не спрашивай о нём. Пришла скорбь — молись, терпи и ни во что сейчас не вмешивайся. Всё пришедшее к тебе — от Бога, — ответил мне Ангел.
Я молчал и молился.
Водитель о чем-то переговаривался с пассажирами. Душа же моя так сильно углубилась в молитву, что я, прижавшись щекой к прохладному стеклу, совсем не слышал, о чем шел разговор за моей спиной. Наконец машина завелась, и мы поползли дальше. От моего села до города 45 км пути. Мы потратили на этот путь более трех часов.
Наконец впереди показался свет фар.
Остановились.
Я вышел из машины. Мы стояли на территории бывшего смолозавода. Там стоит высокий Крест, сваренный из рельсов, с «кружевами» из колючей проволоки на его перекладине. Крест этот поставили в память жертвам большевистских репрессий.
Я четыре года ездил мимо этого Креста, но останавливаться в этом месте мне не пришлось ни единого раза. Все спешат к паромной переправе или просто по своим делам, а тут вышла остановка поневоле, прямо напротив Креста.
На снегу я увидел одинокий старый след ко Кресту не то богомольца (что маловероятно), не то просто любопытного (что вероятнее).
Я посмотрел на Ангела.
«В этой жизни хоть что-нибудь случайным бывает ли?» подумал я.
Ангел молчал.
— А я еду и Богу молюсь, — сказал водитель, — хоть бы послал он мне кого, бензина не хватит ведь до города.
— Ну вот тебе Бог и послал бензин, — ответил кто-то.
Народ оживленно и радостно переговаривался между собою, по обычаю щедро пересыпая свои разговоры крепкими нецензурными выражениями.
Я взглянул на стоявшего рядом со мной Небесного покровителя и хотел уже было мысленно спросить его о грехе сквернословия. Как вообще его Ангельская душа переносит это дело?
— Молись внимательнее, — очевидно предупреждая мой вопрос сказал мне Ангел, — ни на что вокруг себя не обращай внимания, кроме молитвы. Молитва освящает все, а излишние рассуждения о ближних оскверняют твою душу гордостью.
«С тобой не забалуешь…- подумал я: то нельзя, это нельзя, даже думать о чем-то, и то нельзя. Я же не монах…»
Ангел немного приподнял свой посох. Предупреждающе и строго слегка покачал его вершиной с маленьким синим крестиком над моей головой.
— В Евангелии нет слово монах. Заповеди даны для всех одинаковые. Если станешь оправдывать свою внутреннюю лень тем, что ты не монах, отдам тебя во власть бесам пустомыслия. Хочешь, чтобы они опять мучили тебя никчемными и гордыми мыслями?
«Чего я могу хотеть?..- грустно подумал я. — Разве могу я знать цену своим желаниям? А уходить от меня не надо. Пока ты рядом, я не могу забыть ни о молитве, ни о Боге, ни о покаянии… И кто это вообще придумал, что Ангелов видеть якобы духовно опасно? Вот вижу его уже сколько, и опасность лишь в том, что он возьмет да и уйдет сейчас от меня с концами. Что я тогда буду делать, бедный?! К Ангельской тишине и к теплоте Духа привыкаешь на удивление быстро!.. А вот когда Ангел из души уходит — вот это уже мало, наверное, чем отличается от смерти, а может, и того ещё страшнее, да только немногие задумываются об этом, к сожалению…»
— Скажи мне, — спросил я у Ангела, — почему Ангелов видеть нельзя? В чем тут опасность?
— Опасность в том, что несмиренный человек рано или поздно захочет покорить волю Ангела своей воле, а этого делать нельзя.
«Тебя покоришь…» — подумал я, с опаской взглянув на его сияющий лик и грозный посох, на малое мгновение забыв, что Ангел отлично видит все мои мысли и все мои чувства.
— С тобой хорошо, и так тихо становится на душе, так молитвенно!.. Дал бы ты посильнее мне по голове своим посохом! Так дал бы сильно, чтобы я очистился вмиг от всякого греха, ну и в Рай потом меня, разумеется, за святую жизнь!»
— Нельзя, — ответил мне Ангел.
«Почему?» — подумал я.
— Ты должен трудиться сам. Если очищу тебя от греха насильно, то не за что будет награждать душу твою после смерти твоего тела. Всякая скорбь, пришедшая к тебе — благословение Бога в вечность… Кошка, не дающая тебе спать по утрам, собака, каждое утро и вечер громко лающая под дверью, больная голова, шумные дети, сломанный компьютер и плохая дорога, все это —
благословение Бога, а не досадные неприятности.
В это время машину заправили, перелив канистру бензина в её правый бак. Я перекрестился, поклонился Кресту, коротко помолился о страдавших узниках УНЖЛага, поблагодарил Бога за помощь в пути, и мы тронулись далее.

Глава четвёртая
В городе я ничего такого греховного за собой даже и не заметил. Читал про себя молитву Иисусову (как обычно), иногда подумывая, что уже почти святой стал, раз со мной теперь видимым образом Ангел стал ходить, но из этого состояния меня вывел голос Ангела Сокрушения:
— Думаешь, это разумно: мозолить глаза о каждую молодую красивую девушку, что проходит мимо?
«Да я не специально, — начал было я оправдываться мысленно, — оно как-то само так получается: стоит увидеть девушку, которая по возрасту мне в дочери годится, так сразу же с ней ну просто срочно переспать хочется».
— Это разумная мысль? — повторил Ангел мне свой вопрос.
«Понимаю, что идиотская, но поделать с собой ничего не могу. Натура мужицкая и кризис среднего возраста».
— Если мысль твоя не привязана к Богу и Его заповедям, то гони её в ад, туда, откуда она и пришла.
«Причем тут ад?» — растерявшись от неожиданности, я даже остановился.
— Притом, — ответил мне Ангел Сокрушения, — многие думают, что спасение души — это какие-то громкие, великие дела, премудрые мысли и особые озарения от Бога.
«Да, именно так. Я тоже так считаю», — подумал я.
— Неправильно ты считаешь… Спасение души — это твои повседневные мысли. Мысли, в которых нет благодарения Богу, нет смирения, нет покаяния во грехах своих, нет боли о себе самом, а тем более мысли праздные — рождены в аду и привязывают тебя к аду. Каждая мысль твоя ИЛИ привязывает тебя к аду, ИЛИ становится ступенью на Небо. Нейтральных мыслей, не привязанных ни к аду, ни к Богу, в человеке нет. Ни единой.
«Не слишком ли строго? В Евангелии сказано, что душа ответит за каждое праздное слово. Про праздные мысли там ничего не сказано».
— Мысль — это и есть слово. Если мысль не высказала вслух, но принята душой, то она вменяется душе не только в слово, но и в дело. Если захочешь кого-нибудь убить и примешь эту мысль в себя, то на Суде предстанешь перед Богом убийцей.
«Или блудником», — подумал я, с обычным для себя вожделением снова посмотрев на молодую девушку, проходящую мимо.
— Борись с неугодными Богу мыслями внутри себя. Непрестанно борись с ними и кайся, если что-то идет не так.
«Интересно… — подумал я, — а как видит девушек Ангел? Ведь он же не испытывает плотского вожделения…»
К моей голове легонько прикоснулся верх Ангельского посоха.
— Не забивай голову глупостями. Молись о жене и о детях своих. Молись о всех, кого знаешь. Молитва, если станешь молиться о ближних от всего сердца, не оставит ни единого мгновения для мыслей блудных, праздных и не полезных.
.
Я знаю: лишь тогда живу,
Когда душа болит о всех.
Когда молитвою дышу
И не ищу плотских утех.
.
Живу тогда, когда печаль
По мной забытым Небесам
Всего меня уносит вдаль,
Вернее, вглубь, в сердечный храм.
.
Молиться Богу не устану
Там пред Престолом, с болью, я
С молитвой горестной предстану
За тех, с кем тропы бытия
.
Когда-нибудь пересекались…
Молитва в сердце — это боль.
Молитва в сердце — это жизнь.
Молитва в сердце — это трон,

Перед которым вознеслись
Молитвы Ангелов небесных,
Елей молитвы, фимиам
Молитв смиренных, непрелестных.
.
Создай же Ангел, в сердце храм,
Войди во все мои составы,
Любовью к Богу обрати
Все мои чувства и желанья.
.
Покровом Божией Любви
Преобрази…
Всего меня по воле Бога…
.
Пусть буду болью я за всех,
Молитвы не бывает много.
И не бывает вечным грех…

Наконец, за разговорами с Ангелом я дошел до знакомого программиста. Сдал ему комп, описав проблемы, договорился о сроках исполнения работы, оставил задаток на пиратскую версию и пошел по магазинам, вместе с Ангелом, разумеется.
Обратная дорога из города в село была легче, потому как ехали назад по своей же, проторенной утром, колее. Молитва моя стала более сосредоточенной и внимательной, чем была утром. Дома выпил сто грамм водки с красным корнем для снятия усталости, лег на диван и крепко заснул.
Глава пятая
Проспал ночь как убитый, ничего не снилось. Утром голова была необычно свежей. Потянулся в постели и подумал: «хорошо-то как, голова с утра не болит, уже забыл, когда такое было в последний раз». И тут же почувствовал уже ставшее знакомым предупреждающее прикосновение посоха Ангела к верху своей головы.
— Почему при первой же своей мысли славу Богу не воздал? Радость без Бога приведет тебя к скорой скорби.
«С утра… строгости начались,- недовольно подумал я, — как-то попроще нельзя что ли? К чему такая неумеренная требовательность у тебя ко мне?»
— Ты свою душу хочешь спасти?
«Кто не хочет? Все хотят».
— Тогда запомни: радость без благодарности Богу — это путь в ад. Ты же уже не ребёнок, чтобы мог радоваться просто так. Радость без благодарности Богу стала причиной падения сатаны с Неба. Он порадовался дарованному ему бессмертию и великой силе, о Боге забыл совсем-совсем ненадолго и в мгновение времени лишился всего.
«Знаю, что с Ангелами не спорят, но прости, у меня калибр не тот. Сатана архангелом был, а я грешник. К тому же, еще толком не проснувшийся. А ты мне начинаешь про сложные материи с утра…»
— Разве сложно запомнить простое? — спросил меня Ангел Сокрушения.
— Просто заставь себя помнить о Боге всегда — и всё! Помни о Нём непрестанно! Если же забываешь о Нем хоть на один краткий миг, то кайся в этом и старайся исправиться. Ведь если сегодня пустишь в себя самое малое оправдание передо мной, то завтра уже скажешь, что я не прав во многом, а потом и вообще во всём, а послезавтра я и сам уйду от тебя; потому что непокорные подопечные мне ни к чему, — лик Ангела стал строгим.
Я потянул руку к четкам, но, получив по руке легкий предупреждающий удар, начал про себя читать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…» подумав, что в принципе дела мои идут неплохо. Лучше уж бояться наказания и хоть что-то делать для спасения своей души, чем жить расслабленно. Да и поговорить есть с кем, если печально станет.
— Ангел мой, а ты долго будешь видимым для меня?»
— Если будешь послушен — не покину тебя.
Я хотел спросить что-то ещё, но в это время Ангел прикоснулся к моим губам концом своего посоха, и все мысли о том, что я приготовился сказать, куда-то ушли. Я как-то сразу понял, что молитвенное молчание Ангела может научить меня большему, чем любые, пусть даже самые правильные слова. Во мне стали пробегать имена знакомых мне людей, а сердце молитвенно поминало каждого с особым, необычно для меня теплым и живым участием.
— Молитва — не магия, — сказал мне Ангел, — попросив что-либо, не всегда получаешь просимое тотчас, но всегда получаешь лучшее. Запомни это.
«Странная молитва во мне сейчас, Ангел мой. Слов нет совсем никаких к Иисусу Христу, а сердце просит о всех моих знакомых, да так живо, как никогда прежде…»
— Это не сердце твое просит, а это я внутри твоего сердца молюсь о твоих близких. Я не могу молиться Богу без Его благодати, а ты не можешь молиться о твоих ближних с живым участием сердца, если я не войду внутрь тебя. Не спрашивай, зачем так повелел Бог, и вообще никогда не говори Богу слово «зачем».
Из моего рта начал выходить сильный, обжигающий мои уста и грудь жар.
«Что за жар испытываю я во рту и груди?» — спросил я Ангела.
— Не обращай внимания на это. Думай о молитве и о том, что просишь у Бога. Учись говорить чувствами, а не словами. Слова — НИЧТО, а чувства сердца — это всё для тебя. В чувстве сердца должен ты любить Бога и ближних. Если сердце твое оживёт, то слова станут не нужны тебе на молитве, а если сердце будет жестким, то любые твои слова будут бессмысленными перед Богом.
«Тебе хорошо говорить о живых чувствах сердца, а у меня сердце бывает такое, по временам, злое ко всем, что ого-го…»
— Полезно тебе знать немощь свою и не судить никого, в том числе и себя.
«Ума у меня палата… самого себя судить мне еще не хватало» — съехидничал я сам над собой.
Молитва шла так живо и нескучно, что мне больше часа не хотелось вставать, но жена позвала за стол.
Жена у меня — тоже тот ещё Ангел. Не бесплотный (слава Богу). Пришлось вставать и идти к столу.
— Ты чего с утра такой потерянный опять встал? Просфору и лекарство за тебя Пушкин принимать будет?
— И то верно. Прости.
— Бог простит.
Я включил детский компьютер. Набирать тексты можно будет и на нем, пока не починят мою «сбрендившую» основную «рабочую лошадь».
— Опять сто дел одновременно делать берешься? Пока не поешь, к компьютеру не подходи,- сказала жена.
«Ну вот… у кого ни одного Ангела в доме, а у меня их масса. И ко всем надо быть внимательным. Пока вкушал просфору, к ногам прилипла кошка. Тоже, наверно, Ангел…? Кто знает, что у неё там внутри? Со школы еще два веселых, не в меру шумных Ангела скоро придут, не заскучаешь с ними, это уж точно»
Глянул в окно на градусник: плюс 2 по Цельсию. В храме, значит, можно сегодня не топить.
Пока жена чем-то отвлеклась на кухне, втихаря глянул погоду в интернете: обещают похолодание.
Услышав щелканье мышки, жена напомнила о еде.
— Иду уже… — ответил я, а сам про себя подумал: «Ну что за жизнь у меня? Все время приходится кому-нибудь оказывать послушание… подумать о своём ненадолго, порою, не дадут…» — и тут же получил предупреждающее вразумление от Ангела Сокрушения…
— Опять пустые мысли в голове начинаешь разводить, как тараканов бесчисленных? Молиться не забывай.
«Ты уж лучше меня ругай и пугай Страшным Судом от Бога, только не уходи, — мысленно попросил я Ангела, слушая, как жена читает молитву перед едой, — сам же знаешь, к строгому спросу с себя самого меня ведь никто, кроме тебя, приучать (к сожалению) не станет».
Ангел стал невидимым, но я чувствовал, как в сердце живо бьется молитва Иисусова… а раз бьется, значит, я хоть и не вижу Ангела Сокрушения глазами, но чувствую его присутствие внутри себя.
Глава шестая
Перекрестившись после еды, я увидел прямо перед собой Ангела.
— Креститься надо в два раза медленнее, чем ты это обычно делаешь. Крестное знамение — это молитва Богу, в которой ты со смирением просишь Его сотворить милость с тобою, не во имя каких бы-то ни было твоих «добродетелей», но «во имя Отца и Сына и Святого Духа».
Разве можно обращаться к Пресвятой Троице невнимательно, поспешно и неблагоговейно?
То крестное знамение, что накладываешь на себя ты, не приносит тебе почти никакой пользы.
Молитва и крестное знамение, превращенные в пустой обычай, в которых не участвуют твои ум и душа, приносят гнев Божий, а не благословение.
«Ну объясни мне тогда, как правильно креститься?» — мысленно спросил я, стараясь не раздражаться на замечания Ангела.
— Прикасаешься точно к середине верха лба, к середине низа живота, потом к верхам плеч, в те места, где пришиваются внешние края армейских погон. Ум и сердце обращаешь к Богу, стараясь сокрушенным умом вспомнить и всем сердцем проникнуть в тайну тех страданий, которыми Христос искупил грехи мира.
Я перекрестился медленнее, постаравшись сделать все в точности, как велел мне Ангел Сокрушения, и удивительное дело… Светом Духа озарилась душа моя, а по телу прошла приятная волна прохлады Духа. Мне стало так хорошо…
«Вот дурак… — подумал я про себя, — сколько лет уже крещу себя, а такую явную радость от крестного знамения, как сейчас, испытываю впервые… Так креститься и наслаждаться тем, что дает душе и телу правильно нанесенное крестное знамение, можно вообще непрестанно, и до чего радостно делается от этого!»
Я перекрестился несколько раз подряд. Чем внимательнее и неспешнее я крестил себя, тем большую радость испытывали мои душа и тело. Мне стало наконец стыдно…
«Наверное, я вообще всё делаю неправильно, не только крещусь… Ангел мой, почему я раньше не получал такой радости от крестного знамения?»
— Потому что крестился без участия и труда своей души.
Рука махала, а сердце молчало.
«Я это понял уже. Так ведь не только крестное знамение я наношу на себя уже более двадцати лет неправильно. Есть, наверное, и другие ошибки?»
— Есть, есть, но не всё сразу полезно тебе знать сейчас о себе.
«Если не всё, то скажи о том, что сам считаешь нужным?»
— Ты не учитываешь свое нерадение.
«Как это?»
— Ты живёшь расслабленно, без огня в сердце. В тебе нет ревности исполнять заповеди Бога, и потому душа твоя мертва к Богу. Если бы ты любил Бога как заповедует Евангелие, то при каждом воспоминании о Нем наполнялся бы радостью и сокровенной силой, которые стали бы внутри тебя источником блаженства. Если бы ты не оправдывал себя сам, то давно бы уже стал святым.
«Прав был отец Михаил, — подумал я про себя, — что, выбрав в наставники Ангела Сокрушения, потом сам же от него и задумаю сбежать куда подальше: уж больно строг стал он со мной! И чем дальше, тем всё сложнее, и всё чаще учит…»
— Хочешь, чтобы я оставил тебя? — Ангел смотрел на меня испытующе.
«Ну, я ведь человек семейный, у меня дети еще не выросли, и я не схимник. Непрестанную молитву мне не понести».
— Ты выбрал то, что выбрал, — ответил мне голос Ангела.

Послесловие
Вот и все… Так вот просто и буднично эта история со мной и завершилась.
Зачем придумывать то, чего не было? Это будет не интересно, да и скучно к тому же.
Никаких видений и чудес после того, как Ангел Сокрушения ушёл от меня, я потом уже не видел, а когда он уходил, я вдруг отчетливо понял, что от меня ушёл не Ангел Сокрушения, но Ангел,
сокрушенный моими грехами…
….
Сокрушенный Ангел — это я,
Сокрушенный многими грехами…

ЗДЕСЬ ВЫ МОЖЕТЕ НАПИСАТЬ АВТОРУ

ОБ АВТОРЕ

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

ЕЖЕДНЕВНО НОВОЕ НА МОЁМ ТЕЛЕГРАМ КАНАЛЕ