Монастырь для безумного ангела
(повесть описывают реальные события произошедшие со мной в разные годы, которые для удобства изложения я объединил в одном временном промежутке + вымышленные диалоги со Старцем, называю их вымышленными потому что на Мёртвом озере они происходили внутри меня)
Слышу в сердце музыку Небес,
Пение безмолвное о том,
Что есть жизнь, которая не здесь…
Что есть жизнь, которая потом.
.
Предо мною выбор — как всегда.
Что ответить голосу иному?
Сделать вид, что, мол: «Не слышал я
Пенье, спетое мне… нет, не по-земному»?
.
Только вот возможно ли забыть
Голос Неба, если слышен он?
С Небом мне земного не любить…
Может, все земное — просто сон?
.
Горькой болью тóмится душа,
Рвется к звукам, связанная в теле…
Как печально слышать Небеса…
Звуки Неба были… улетели…
.
Вот в душе моей остался след,
Вечная печаль о тех краях,
Где болезней, зла и горя нет,
Где нет ночи в светлых Небесах…
.
Вновь лицом я падаю к земле,
Сердца боль не в силах заглушить…
Горько плачу, Господи, к Тебе,
Звуки Неба неспособный позабыть.
Глава вступительная
— Что делать? Делать-то что, Александр Петрович? — я сидел перед моим старым учителем, опустошенный и лишенный внутренних сил. Многочасовой разговор с ним дался мне в тот день по настоящему нелегко.
— Если уж ты так настаиваешь, то у тебя нет другого пути, — Александр Петрович подлил себе горячий чай в кружку из тонкого, почти прозрачного китайского фарфора, привезенную им из Монголии. — Начинай всё заново. К контакту, к которому ты стремишься, многие стремились. Да мало кто чего-то путного достиг, — Александр Петрович тяжело вздохнул. — Чтобы достичь контакта, таланта и образования недостаточно.
— Что нужно еще? — я с почти раздражением смотрел ему прямо в глаза.
— Время. Чтобы открыть что-то революционное необходимы годы, а иногда и десятилетия кропотливых исследований. Сделать анализ ошибок, сделанных человечеством за тысячи лет, непросто. Надеюсь, ты уже понял, что идти теми путями, которыми шли до тебя другие, теряет смысл, — Александр Петрович встал и вышел из тесной кухоньки, где мы почти всегда разговаривали с ним, когда я приходил к нему на дом. Спустя полминуты он вернулся и принес карту.
— Иди на Мертвое озеро. Из всех известных мне аномальных зон на Алтае эта зона наиболее активная. Активнее этого места Провал Воронка, но туда без специального снаряжения идти опасно. Я жил на берегу Мертвого озера четыре месяца с группой биологов, исследовавших миграции мышей, бурундуков и белок в этом районе. Озеро уникальное. Сам увидишь. Вот тут находится довольно большая избушка которую строили для научной группы, — Александр Петрович показал мне на карте место отмеченное крестиком с пунктирами прилегающих к избушке троп. — Много лет прошло. Возможно, избушка сейчас требует ремонта. Там сам осмотришь все на месте. Вот тут, с другой стороны озера, — Александр Петрович показал где, — есть небольшая пещера.
— Какая рыба там есть? — спросил я.
— Нет там рыбы. Озеро находится слишком высоко. Около восьми месяцев в году оно подо льдом. Место красивое, но когда остаёшься один, становится не по себе.
Спустя две недели после этого разговора я начал свое восхождение из долины Челушмана к Мертвому озеру. Горная тропа, причудливо извиваясь, серпантином уходила по почти вертикальному склону.
«Странная штука — человеческая душа, — думал я про себя, привычно размеренным шагом поднимаясь по каменистому крутому подъему метр за метром, — сколько людей в этих местах не смогли бы пробыть в полном одиночестве более дня. Чувствуют опасность. Боятся сорваться в пропасть. Боятся заблудиться. Боятся встрече с волками или медведем…
А я, как только прихожу в высокогорье, сразу же успокаиваюсь и чувствую себя как дома».
Я поднимался к Мертвому озеру, но всерьез в то что это озеро особое, я не верил. Шел без надежды и предчувствий.
Отношения с Александром Петровичем у меня не были простыми. Как ученого, и как биолога я его очень уважал. Как знатока Алтая и как путешественника практика, равных ему я не знал, но доверять ему полностью я не мог.
Да и кому можно было доверять в те времена, когда в АН СССР безраздельно господствовали атеисты? Над такими, как я, вертеть около виска пальцем считалось признаком хорошего тона.
Ученым попадало в руки немало документального материала о необъяснимых явлениях, но исследовать их, говорить о них открыто в те времена было запрещено. Государство следило за тем чтобы ученый мир в СССР нигде и ни при каких условиях не смел нарушать незыблемые аксиомы атеизма объявленных непогрешимыми.
Александр Петрович был один из немногих крупных учёных кто интересовался необъяснимыми явлениями всерьез. Да и что греха таить, интересовались этим, наверное, все, но… Я так и не смог найти в те годы человека сумевшего войти в реальный контакт с духовным миром. По мнению многих авторитетных для меня в те времена людей — к контакту с духовным нас просто кто-то не допускал.
Меня тоже к нему не допускали, но я не терял надежды.
Искать контакта в аномальных зонах пытались до меня многие, но — я хорошо знал это — некоторые экспериментаторы начинали вести себя после подобных попыток мягко говоря, странно. Бывало, что сходили с ума.
Глава первая «Путь до Мертвого озера»
«О трех предметах не спеши рассуждать:
о Боге, пока не укрепишься в вере,
о чужих грехах, пока не вспомнишь о своих,
и о грядущем дне, пока не увидишь рассвета…»
Свт. Николай Сербский
Тропа вывела меня на верхний край ущелья, из которого Челушманская долина была видна как на ладони. Погода позволяла и по обыкновению, я отвязав от рюкзака полипропиленовый коврик сделал пятнадцатиминутный привал.
День стоял теплый, на удивление безветренный и ясный. Сколько себя помню, пересечение верхней границы ущелья — почти всегда вызывало во мне мистическое чувство перехода в иное.
Мне нравилось, отдыхая, сидеть у края скалы и смотреть вперед вниз, стараясь не замечать то, что было под ногами. Так возникало чувство что находишься не на краю скалы, но на воздухе. Приходило восхитительное чувство полета, так что даже голова кружилась.
Когда идешь в группе, не всегда можно остановиться где хочешь и наслаждаться отдыхом сколько пожелается.
Но когда ты один…
Покой и одиночество всегда мне были роднее общества людей. Почти осязаемая тишина властно вошла мои чувства еще в то время когда два дня назад я вышел из маленького алтайского поселения, но когда я сидел на краю ущелья, то к одиночеству и тишине добавилось что-то новое.
Далее по пути, как мне объяснил Александр Петрович — меня ждал двухчасовой путь по заболоченному лесу. Горы в таком заболоченном лесу надёжно скрываются за вершинами высокого лиственничного леса, поэтому заблудиться в таких местах без компаса, очень даже легко, особенно, если нет опыта.
Мне не хотелось покидать место с видом в долину, из голубоватых просторов которой я только что вышел. Ведь спустя сотню метров пути о Чулышманской долине мне не будет напоминать уже ничто. За той границей ущелья где я отдыхал, менялось все как в сказке; там начинался: иной растительный мир, иной рельеф местности, иное течение рек.
На этой границе человек как бы переходил из одного географического мира в другой. Может быть, граница ущелья, это то самое место, где человек неведомо для себя самого может переходить в иное измерение? Переходить, но не осознавать это в себе достаточно ясно. Встретить людей здесь было невозможно.
Я сидел на краю скалы смотрел вниз и думал о трудности предстоящего пути. Тропа, надежно набитая на крутом, почти отвесном каменистом подъеме, как мне было объяснено, должна была разбежаться на маленькие тропки и, наконец, совсем исчезнуть из-под ног. Таковы условия в горах.
По тропе, по которой я только что поднялся, люди и животные ходили тысячелетиями навеки набив её, но впереди на карте были обозначены болота, а по горным болотам, по одной и той же тропе обычно никто не ходит, потому что топко. Я знал это и был к этому готов.
Остановка на краю Челушманского ущелья — это не только наслаждение красотой раскинувшихся под тобою просторов, но и мысли о болотах, которые обойти в высокогорье невозможно. Я привык к трудностям, но привыкнуть к красоте, открывавшейся с высоты почти километрового крутого утеса, наверное, не смог бы никто.
Вот бы поставить здесь палатку и пожить пару дней, просто так пожить. Ради того только, чтобы любоваться красотой. Но рядом не было воды. В этом вся сложность. В горах каждый лишний килограмм в рюкзаке — повод для серьезных раздумий, особенно после таких почти отвесных подъемов, который только что остался у меня позади.
Когда время привала вышло, я с сожалением покинул утес. То что предсказал мне мой старый учитель оправдалось. Тропа потерялась. Я вошел в лесное болото и был вынужден то и дело сверяться по компасу. Спустя полчаса погода испортилась.
Как это часто бывает в горах, небо по скорому затянуло темными низкими тучами, резко похолодало. Налетел порывистый ветер с дождем, стало темно. На душе возникло труднообъяснимое чувство беспричинной тревоги. Компас вел себя нормально, стрелка устойчиво показывала выбранный мною азимут, но внутри меня настойчиво возникали подозрения, что я иду совсем не в том направлении, куда мне было нужно.
Я знал что мне надо было идти на северо-восток. Была вторая половина дня и солнце должно было находится по левую руку от меня, а оно светило сквозь тучи с правой стороны. Компас мог врать. Из-за магнитных аномалий это бывало, хоть и не часто, но солнце никак не могло меня обманывать. Немного подумав, я решил ориентироваться по солнцу.
Тучи то сгущались, то немного расступались и это сбивало меня с толку. Я доставал компас. Компас показывал другое направление, но подумав, я определился что будет надежнее в этом случае довериться солнцу, но не компасу. Жестоко заболела и начала кружиться голова. Чувство страха усилилось.
Обессиленный, я закрыл глаза руками и тут уже только понял, что у меня начался сильный морок.
(Морок — (Толковый словарь В. Даля, устар., слово, в перен. смысле) что-либо одуряющее, очаровывающее, помрачающее рассудок. Морок — тактильное, акустическое, визуальное искажение восприятия. Морок — это всегда иллюзия. Прим. автора)
О случаях сильного морока в горах Алтая я слышал немало правдивых жутких историй от местного населения, да и сам встречался с этим уже не первый раз.
Крайне, надо сказать, неприятная это штука! Морок обычно начинается у человека в то время, когда он один.
Если у кого была слабая нервная система и он поддавался страху, то морок, почувствовав что человека возможно сломать непременно начинал давить на сознание все сильнее и сильнее, усиливаясь до тех пор, пока напрочь не отключит разум.
Я стал внимательно читать вслух лучшее средство от морока, молитву Иисусову: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного…»
Я совершенно точно знал, что у меня начался морок, потому что то солнце, которое находилось справа от меня и указывало мне неверный путь, ярко светило в моем сознании даже тогда, когда я плотно закрывал свои глаза ладонями рук.
Я достал компас и крепко выругал себя: «Надо же, как далеко уже я уклонился от нужного маршрута. Если дело пойдет так дальше, то до Мертвого озера я до ночи не дойду». Ночевки в лесу под открытым небом я не боялся; но ночевать на болоте, где кругом по колено вода и более-менее сухо только если попадаешь ногой на корни деревьев, было делом не из легких.
Ни костра не развести, ни устроиться поудобнее. «Значит, кто-то хочет, чтобы я не дошел до Мертвого озера, и путает меня в лесу», — подумал я. Выправил направление по компасу и усилием воли успокоил себя: «Не впервой — прорвемся».
Но что случилось — то случилось. Пространство вокруг меня заметно напряглось. Когда я вышел на берег Мертвого озера, то понял, что о сильной аномальности этого места Александр Петрович говорил мне не зря.
Озеро находилось на территории охраняемого заповедника. В ближайшей сотне километров не было ни одного человека. Ветер и дождь утихли, но тучи не рассеялись. От быстро наступающего вечернего полумрака ощущение мрачности места лишь усилилось.
Стояла ничем ненарушимая тишина. Вполне обычная для этих глухих удаленных от цивилизации мест, но это была не простая тишина. Она была осязаемой и это пугало меня…
В этой тишине не было слышно пения птиц. Возникло предчувствие необъяснимого ожидания встречи с неизвестностью.
Из озера, как это часто бывает в горах, вытекала небольшая река. Я не без труда пересек её спустившись на полкилометра ниже по её течению, вышел по левому берегу реки на твердую каменистую почву и сразу же наткнулся на хорошо набитую тропу, которая привела меня к избушке, принадлежавшей Алтайскому государственному заповеднику. Надвигалась ночь.
Глава вторая «Мертвое озеро»
В избушке было темно и сыро. Я достал из рюкзака фонарь, включил его, бегло осмотрел то, что находилось внутри. На столике и на длинной полке под потолком стояло множество разной мелкой и крупной посуды: котелки, чайник, соль, какие-то целлофановые свертки и три керосиновые лампы.
Из-за течи, которую дала крыша, покрытая рубероидом, привезенным сюда, очевидно, на лошадях еще около десяти лет назад, северный угол избушки прогнил. В образовавшиеся отверстия между бревнами я без труда просунул руку. Жестяная печь от сырости проржавела насквозь и была совсем непригодна.
Мука, по традиции подвешенная к потолку на тот случай, если случайно на избушку выйдет заблудившийся изголодавшийся путник, испортилась от попавшей на неё влаги. В избушке было сыро неуютно и дурно пахло, но выбирать мне было не из чего. Времени на размышления тоже не было ни минуты.
В пасмурную погоду в горах темнеет очень быстро. Как можно скорее я набрал в лесу побольше мха и наскоро заткнул им те отверстия в стене, откуда продувал ветер. В темноте снаружи избушки ногой наткнулся на что-то стеклянное. Это оказались бутылки. По запаху понял, что они были наполнены керосином. «Это хорошо, — подумал я про себя, — будет чем заправлять лампы».
Завернувшись в палатку на случай, если ночью начнется дождь, я лег на нары и почти мгновенно уснул. Усталость и значительные перегрузки от переходов в горах творят с человеком чудеса. Можно крепко уснуть даже сидя под деревом и выспаться в таком сидячем положении за час или же полтора часа сна, а тут нары из жердей — царское блаженство да и только!
Но долго спать мне не пришлось. Меня разбудила тишина. Нет, на улице вовсю продолжал гулять ветер, который даже усилился — звуки ветра я слышал хорошо. Но тишина…
Так было внутри души моей тихо, как у меня не было никогда прежде.
Возникло искушение встать и зажечь керосиновую лампу, но по опыту я знал, что так поступать нельзя. Даже если в походе всю ночь не спится, что тоже от перегрузок возможно, надо заставлять себя лежать неподвижно, чтобы тело успело восстановить силы. Я начал читать краткие молитвы и поймал себя на мысли, что внутри меня происходит что-то необыкновенное.
Внутри меня оживало прежде мне неведомое ощущение.
Нет, я не видел видений и не слышал слов, но ясно почувствовал, что-то произошло со временем. Время — именно оно в эту ночь остановилось для меня.
Я прислушался к тому новому что стало открываться и уж не знаю как, но дух мой переместился в прежде незнакомую для меня область мистических ощущений. Я ничего не видел ни вне, ни внутри себя, но ясно осознавал, что нахожусь в приемной, в которую меня приняли. Это был хороший знак.
Раз место приняло меня в первую же ночь, значит, очень и очень возможен скорый контакт.
Я чувствовал что контакт наверняка состоится, но я не мог даже отдаленно себе представить, каким он будет? Как это будет происходить? Что мне скажут? И наконец, самое важное — что мне поручат?
Но ничего не происходило.
Я чувствовал себя так, как будто некто таинственный, великий и могучий изучает мою душу. Внимательно, немигающим взором смотрит внутрь меня и ждёт.
Ждёт.
Но чего он ждёт?
Этого я не знал.
Молить, просить, показывать своим видом, что я желаю перейти к осмысленному живому общению — я хорошо знал это — было совершенно бессмысленно.
Тот, кто смотрел на меня, тот, чью силу и власть я так ясно начал чувствовать в эту ночь внутри себя, не терпел, когда его о чём-то начинали просить без разрешения на это с его стороны. Опыт всех прежних моих исследований в области необъяснимого подсказывал мне мысль что тот кто сейчас изучал и испытывал меня, должен сам первым заговорить со мною…
Какой же я был глупый тогда…
Разговор уже шел, мое обучение уже начиналось, но оно происходило не на привычном мне языке, но на языке ощущений.
Не было произнесено внутри меня ни единого слова за эту, показавшуюся мне тогда бесконечной ночь, но речь шла о блаженстве, о том самом блаженстве, которое находится ЗА пределами этого мира и за пределами этого времени.
Если ночь кажется бесконечной и сознание лишено сна, то это обычно связано со страданиями или же болезнью бессонницы, но у меня было не так. Я словно удалился с земли, словно переместился в то самое место, которое иначе как Царствием Небесным, пришедшим в силе, и не назовешь!
И мне стало совсем неважно, что избушка гнилая, что печки нет, что продуктов всего на полмесяца и комары ни на миг не умолкающей тучей звенят над моей головой. То, что происходило внутри меня — с лихвой окупало все лишения. Даже если бы возможности контакта не существовало в принципе, ради только одного этого внутреннего наслаждения, что так неожиданно пришло ко мне в эту ночь, можно было остаться и продолжать жить здесь до тех пор, пока меня отсюда не попросят егеря, раз в несколько месяцев делающие обход Мертвого озера по регламенту.
Впрочем, егеря могли не появиться и в течение года. Ночь хотя и казалась мне бесконечной, но она подчинялась земному времени и поэтому, повинуясь повелению Бога, мало по малу завершала свое обычное течение. Краем глаза я видел, что на улице наступали первые признаки рассвета, но комары не давали мне выглянуть из под палатки в которую я закутался как мотылёк в кокон.
Я лежал в привычной для меня позе, на животе, слегка приподняв свое тело на локтях, отгонял руками кровососущих и так, незаметно для себя, только лишь на рассвете уснул.
Глава третья «Сумасшествие»
Вот почему чем дольше я живу —
Тем более мне хочется молчать?
В словах своих я не всегда ль грешу?
И как мне гордостью в словах не согрешать?
.
Смотрю с печалью в прошлое свое,
Вопросов много…, а ответов нет.
Болит душа и знает наперед,
Что лишь по смерти получу ответ
.
И там узнаю цену всем словам,
Тем, что поспешно, гордо говорил
И осужу в себе, наверно, сам
То, что при жизни я в себе не осудил.
.
Дух сокрушенья — он во мне ль не горд?
Конечно, горд — я точно это знаю.
Боль от креста и от молитвы боль
Душой полуживою принимаю.
.
В своей душе я вижу тень греха,
Расстаться с этой тенью не могу.
Стекает с болью по щеке слеза,
И часть её вновь отдана греху.
.
Я к Богу взгляд свой поднимаю вновь.
Душа скорбит, убитая грехом,
С души стекает неземная кровь,
Сливаясь с кровью, пролитой Христом.
.
Уже давно я не ищу того,
Кто б моей боли мог бы сострадать,
Как свойственно в жестоком мире сем
Смиренных в гордости поспешно осуждать.
.
Я знаю, есть одно лишь, что греху
И тайной власти бесов неподвластно:
Терпение болезней и скорбей,
Терпение не может быть напрасным.
.
.
И боль утрат, и чей-то в спину нож,
И тьму души, и неизвестность впереди —
Все это Ангел Божий соберет,
Чтоб болью нас от вечных мук спасти…
Утром я отправился на разведку вокруг озера. Вначале мне показалось, что разведка не принесёт ничего необычного. То, что я видел, было хорошо знакомо для меня; старые углубления в земле в виде узких глубоких полос с лежащими рядом с ними металлическими конусами для отлова мышей.
Мышей здесь когда-то ловили подсчитывали, изучали внешний вид, исследовали их болезни и отпускали. Множество предусмотрительно закрытых ловушек для белок, соболей и бурундуков, которых тоже, изучив, отпускали на волю отнюдь не кровожадные люди из науки — все я это видел неоднократно.
Мое внимание привлекали не примитивные сооружения для изучения мелких животных, но воздух и все то необычное, что происходило вне и внутри меня. Воздух был там странный. Он был словно соткан из вязкого, как бы даже осязаемого на ощупь молчания. Особенно это чувство усилилось, когда я вошел в густой пихтовый лес.
В лесу было так сумрачно, что на земле ничего не способно было расти от недостатка света. Земля была голой и даже без мха. Место было идеальным для того, чтобы снимать там сказочный фильм. Идти по нему мне было сложно потому что заболочено и комаров на удивление много.
Поняв, что в этом направлении идти нет смысла, я вернулся к озеру и решил подняться к пещере. Входить в неё не хотелось. Наступило внутреннее безразличие ко всему. В душе стали возникать мысли, что я напрасно пришел в это безлюдное удивительно тихое место. Только измучил себя понапрасну, вот и все….
В это время я увидел утку охотившуюся в Мертвом озере на водоплавающих насекомых.
Разное приходилось мне видеть в горах, но такое я видел впервые. Это было великолепное зрелище! Утка входила в крутое пике, за миг до касания с водой складывала свои крылья, входила в прозрачные как слеза воды озера и потом с просто потрясающей быстротой плавала внутри водной стихии, легко и совершенно свободно меняя направление своего движения.
Проходила минута, другая, а утка всё продолжала и продолжала свое замысловатое с частыми петлями и крутыми неожиданными поворотами быстрое плавание внутри озера. Мелких деталей я видеть не мог, но я догадывался, что утка открытым клювом захватывала менее поворотливую, чем она сама, добычу.
Я заворожённо наблюдал за ее охотой. И вдруг поймал себя на мысли, что время опять изменило своё течение для меня, но на этот раз оно не остановилось. А все было наоборот. Время летело как стрела. Солнце показывало мне, что уже наступила вторая половина дня, дело близилось к вечеру, но я даже не заметил этого. Неужели так долго я наблюдал за охотившейся под водой уткой? Не может быть!!! За несколько минут прошло что-то около шести или восьми часов.
До моего сознания начала доходить неоднозначность того, что со мной происходило. Неужели я потерял контроль времени?
В горах потеря контроля времени чревата крайне непредсказуемыми печальными последствиями. Я внимательнее присмотрелся к утке, входившей со штопора в воду на весьма приличной для утки скорости… ПОТРЯСАЮЩЕ: я видел это раз за разом с довольно близкого расстояния, но я ни разу не слышал всплеска воды…
От этого неожиданно сделанного мною открытия мне стало плохо. Контроль времени утрачен. Звуков я не слышу уже давно совершенно никаких… Ведь не случайно же воздух казался вокруг меня состоящим из вязкого, почти осязаемого молчания? Но страшно было не это, страшным было то, что я даже не замечал того, что все это утро и всю первую половину дня я находился в измененном состоянии сознания. (И.С.С.).
В моей голове всплыли тревожные воспоминания о тех знакомых мне исследователях, которые, находясь в одиночестве в аномальных зонах, сходили с ума. Некоторые из них потом начинали видеть разные видения, мнили себя спасителями человечества, начинали проповедовать всякие ереси и все такое прочее. Идти по их пути мне совсем не хотелось.
Видений я не видел, голосов не слышал. Но то, что я перестал чувствовать время и слышать земные звуки, меня психологически сломало. У меня было такое чувство, что я покинул этот мир. Покинул не полностью, но лишь отчасти. Покинул не по своей воле — вот что удручало.
Меня никто ни о чём не спросил. Это было яснее ясного. В игре с моим разумом некто показал мне, что я ничто и никто…
Если бы тот неведомый, который влиял на меня в этом месте, пожелал — я бы не вернулся в избушку уже никогда. Да и что бы я мог сделать против власти объяснить которую я не мог?
Сколько было хорошо известных мне случаев, когда у тех, кого удавалось спасти после морока и долгого блуждания в горах, спрашивали: «Что ты видел?» — то все они в один голос утверждали, что они не видели и не слышали того мира, что видим мы, но видели иное.
Утка, вынырнув из воды поднялась в воздух, сделала свой обычный большой круг над водой, вновь бесшумно вошла в воду и продолжила свой полет внутри озера. И тут я впервые услышал внутри себя чей-то отчетливо прозвучавший голос. Этот голос звучал тем значительнее что я слышал его в абсолютной тишине.
— Грань между миром земным и миром духовным условна. На самом деле этой грани нет. Неужели ты не видишь этого?
От неожиданно кем-то нарушенного долгого безмолвия — я вздрогнул. Сильно испугался. Подумал и ответил честно:
— Не говори мне глупостей. Я вижу пока только одно. Я нахожусь сейчас в твоей власти. Если ты захочешь, то я потеряю свой разум. Но я не хочу стать здесь безумным.
— Не сомневайся…, я сделаю тебя безумным для этого мира.
— Замолчи!!! — я так разгневался, что почти закричал, но звука своего голоса я не услышал. Это так подействовало на меня что в моей голове всё напрочь перемешалось. Я уже не понимал, где я говорю в полный голос, а где просто думаю; где находятся мои мысли, а где мысли того, в чей плен я столь неожиданно для себя попал. Позже я понял, что у меня началась психическая болезнь, которая крайне редко для кого оканчивается благополучно. В древности это называлось в простонародье «шаманская лихорадка» или же «шаманская болезнь».
— Что же ты хочешь от меня? — спросил меня все тот же неведомо кому принадлежавший голос.
— Ты что? Тупой?!! Я же сказал: замолчи!!! — в гневе я сжал кулаки и хотел было кинуться на кого-то. Но на кого я мог кинуться? Вокруг меня никого не было. На добрую сотню вёрст вокруг не было ни единой человеческой души.
Я прикоснулся к своему лбу. Лоб горел как раскаленный. «Надо вернуться в избушку», — подумал я.
Это была последняя мысль, которую я помнил в тот день. Сознание мое провалилось в небытие так же незаметно, как незаметно для себя человек проваливается в сон. Какие только мысленные усилия не делай над собой, но то мгновение, когда сознание засыпает, отследить не сможет, наверное, никто.
Так и я улетел из этого мира, перелетел в иное измерение и даже не заметил того момента, когда это произошло со мной. Все, что я хочу описать далее, я помню лишь отчасти и только фрагментами.
Глава четвертая «Старец»
Есть два слова в сердце моем,
Сокровенных, как жизни нить,
Имя Божие «Иисусе Христе»,
Духовник мне велел твердить.
.
В этом имени Сила есть,
В нём Небесный невидимый свет,
Заключенных в нем тайн не счесть,
В нем есть чудный на все ответ.
.
Когда имя Бога твержу,
Очищается ум от снов,
Вновь безмолвие чистоты
Мне откроет слова без слов.
.
Пусть во мне оживет Святое,
То, что трудно выразить словом…
В Божьей Милости утопая,
Я предстану немым пред Богом,
.
Тишина мне откроет чувства
Для Небесной Святой Любви,
Дух блаженства Богобщения
Унесет меня с грешной земли…
Когда я открыл глаза, то рядом с собой увидел старого светловолосого человека, одетого в белые простого покроя длинные, как мне показалось, монашеские одежды.
Я понимал, что передо мною не человек, но только лишь дух его. Я огляделся и понял, что лежу в той самой избушке, из которой когда-то вышел. Старец сидел напротив меня на соседних нарах и молча смотрел на меня. Наши взгляды встретились.
Нет, его взгляд не был испытующим или строгим, но в то время, когда я смотрел на него, в моем сознании с прежде неведомой мне высочайшей скоростью стали проплывать тысячи понятий, диктуемых мне извне. Тот разум, чьи внушения я в это время воспринимал, был тысячекратно мудрее и сильнее моего разума.
В тот день я впервые услышал язык ангелов и без малейших усилий с моей стороны понял весь его сокровенный смысл и достоинство. Это был язык без слов. Язык понятий, тысячекратно более точный, более глубокий и более быстрый, чем любая земная речь. Так мы говорили со старцем на его языке. Когда наше знакомство было окончено, на что ушло не более полуминуты, я спросил его по русски:
— Кто привел меня сюда?
— Ты сам пришел.
Я задумался о его словах.
— Я не помню.
На душе было удивительное светлое спокойствие.
— Давно я пришел сюда?
— Две недели назад.
— Что я делал все это время?
— Ты искал контакта и получил его.
— Я ничего не помню, — я задумался, сильно удивляясь тому, что то, что происходило со мной, не вызвало во мне удивления. Так в молчании прошло минуты три. Я прислушался к себе.
— Разве есть хоть какой-то смысл в том, чтобы получить контакт, но ничего не помнить после этого? — я был твердо уверен в том, что никакие, даже самые нелепые мои вопросы не смогут обидеть того старца, что был рядом со мной.
— Все, чему нужно, ты уже научен. Когда возникнет нужда, то все, чему ты научился здесь, само оживет в тебе и объяснит тебе все.
Я сомневался в том, что слова его истинны.
Нет, в нечестности или коварстве подозревать я его не хотел. Мне просто хотелось скорее испытать те способности, что я получил в аномальной зоне.
— Я хочу получить подтверждение твоим словам.
— Какое?
— Покажи мне, чему я научился?
— Ты еще не окреп умом. Выйди на улицу.
Я попытался встать, но сил не было. Тело не слушалось. Сделав несколько безуспешных попыток для того, чтобы сесть, я убедился в том, что сил нет и тело мое не повинуется мне.
— Почему я не могу встать?
— Все это время ты не ел и не пил.
Только тут я почувствовал внутри себя сильное томление и жажду, которые не особо-то и мучили меня, были даже приятными, но лишали меня сил.
— Дай мне попить.
— Встань и иди на улицу сам.
Я удивленно посмотрел старцу прямо в глаза.
«Издевается, что ли? — подумал я про себя. — Неужели не видит, что я не могу подняться?» — я поймал себя на мысли, что он читает меня как открытую книгу, и что нет мне никакой нужды — говорить с ним на языке людей.
«Помоги мне», — мысленно попросил я его.
Он молча, лишь слегка, протянул ко мне свою руку. Движение его руки было медленным спокойным, отнюдь не властным. Он даже не прикоснулся ко мне, но я сразу же почувствовал прилив сил, встал и вышел на улицу.
На улице было пасмурно, но ветра и дождя не было. Я взглянул на все, что предстало передо мною, и по моим щекам потекли потоки невидимых мне слез. Это было удивительно. Слезы благодарности Богу обильно текли из моих глаз, но земные глаза мои были сухими.
Боже!!!
Каким ИЗМЕНИВШИМСЯ я видел теперь этот прежде казавшийся мне привычным мир. Каждая травинка, ветер, облака, деревья, вода Мертвого озера — всё это славило Бога на неведомом мне прежде сокровенном языке Ангелов.
«Старик оказался прав, — подумал я про себя, — за то время, которое я ничего не помню о себе, кто-то научил меня видеть этот мир иначе, нежели я видел его прежде». Тот, кто обещал мне, что он сделает меня безумным для этого мира, исполнил свое обещание. И Боже!!! Как же я был рад своему безумию… Я понял, что находясь в этом состоянии, я смогу жить на этом озере вечно.
Тому, кто слышит пение Ангелов, нет нужды искать общения с людьми. Я ясно это понял.
— Старец, где ты? — я знал, что старец рядом, знал, что для того, чтобы он видел меня, ему не надо было ходить рядом со мной по земле, потому что он не человек, но дух.
Я просто хотел слышать его голос.
— Я здесь.
— Почему ты не исцелил меня полностью? Боюсь, от слабости упаду в воду.
— Христос страдал в пустыне, значит, должен страдать и ты. Разве ты лучше Его?
— Я все понял.
В моем сознании к тем словам, что говорил мне старец, прикладывалось множество понятий, внушенных мне им на языке ангелов.
Медленно, шатаясь, с большим трудом заставляя двигаться отказывавшееся служить мне мое тело, я вернулся в избушку, взял котелок для воды и пошел к озеру. Сильная жажда вызывала внутри меня судорожные спазмы. Дух мой утопал в прежде неведомом для меня блаженстве, но тело невыразимо страдало.
— Так угодно Богу, — услышал я внутри моего сознания мысли старца, — если дух хочет получить благодать — тело должно страдать.
Я подошел к воде, с крайним затруднением опустился на колени и заглянул в воду.
Глубина воды там так круто уходила вниз что с берега не видно было дна.
Боже!!!
Какая же красота там была.
Прозрачная горная вода позволяла мне ясно видеть все то, что находилось на глубине нескольких метров.
Водоплавающие жуки и разная прочая насекомая мелочь буквально кишмя кишела в водных просторах.
И ведь не холодно же им там…
Я зачерпнул воду, встал, отошел от небезопасного для меня крутого берега и сел на бревно, приспособленное на берегу для сидения. Сил у меня было немного. Я устало откинулся спиной к сосне и закрыл глаза. Пить хотелось ужасно, но я почему-то панически боялся начать пить.
— Почему я боюсь пить воду? — я был твердо уверен, что старец слышит меня и непременно ответит.
— Если ты станешь пить воду с жадностью, крупными глотками, тебе станет очень плохо.
— Как надо правильно пить?
— Вначале только лишь смочи водой рот. Тебе этого будет достаточно. Немного спустя сам поймешь, когда можно будет глотнуть больше.
— Почему же ты не предупредил меня об этом сразу?
— Я предупредил. Умей слушать не слова, но чувства.
Я смочил рот и сделал глоток не более наперстка.
Потрясающе! У меня было такое чувство, что я выпил целое море блаженства. Есть совсем не хотелось.
Потом, спустя несколько месяцев, я повторил опыт пятнадцатидневного пребывания без воды и пищи, и опять повторилось это удивительное явление.
Первый наперсток воды… помню что вкуснее и, что уж совсем удивительно, сытнее этого, я никогда ничего не пробовал.
В тот день я больше не слышал голос старца, которого я встретил там, и даже не видел его более. В этом не было нужды. В любое время я мог позвать его, и он непременно бы откликнулся.
Впрочем, разговоры с ним меня в течение нескольких дней совсем не интересовали. Меня более интересовало молитвенное общение древних, на котором говорят Ангелы и души всех прежде усопших.
Глава пятая (заключительная) «Жизнь на озере и возвращение в мир»
Прошло еще две недели. Понемногу силы мои восстановились. Я начал нормально питаться. Желания уйти с Мертвого озера у меня не возникало.
Мне казалось, что все, что мне было нужно, я уже нашел в этой жизни. Но мало-помалу мысль о том, что где-то там, за Челушманской долиной, живет множество людей, не знающих того блаженства, которое было даровано мне здесь, не давала мне покоя.
«Наверное, это одно из основных свойств души человека, — думал я про себя, — желание непременно делиться тем счастьем, которое смог найти сам».
Никто не мешал мне и моей жизни на Мертвом озере, никто не вмешивался в нее, никто не нарушал моего внутреннего уединения.
«Почему? Почему, — думал я, — меня никто ни о чем не попросил? Ведь то, что открылось мне, было в высшей степени блаженным, удивительным, прекрасным. И никаких просьб и поручений взамен. Почему?»
Эти мысли то приходили, то уходили от меня; наконец, я не выдержал и напрямую обратился к старцу:
— Старец мой, где ты?
— Я всегда рядом с тобой.
— Почему же я не чувствую твоего присутствия?
— Ты должен научиться принимать решения самостоятельно.
Моего сознания коснулось внушение на языке древних.
— Я все понимаю. Мне вот что интересно: для чего я здесь?
— Ты сам хотел этого.
— Аномальная зона — для чего она?
— Здесь нет аномальной зоны.
Я задумался.
— Как это — нет?
— Так. Нет и всё. Если сюда придет другой человек, то он ничего не почувствует, а если почувствует, то до тех пор, пока он не изменит свои мысли, тайны духовного мира не раскроются для него.
То, что было сказано мне на языке ангелов, подтверждало слова старца.
— Кто придумал язык ангелов?
— Язык ангелов был от начала дан Богом Ангелам и человеку как дар. Никто не придумывал его.
— Что я должен сделать, когда вернусь к людям?
— Ничего.
— Как это — ничего?
Вопрос был излишним. Старец молчал. Даже на языке древних я не услышал ничего.
— Может, мне написать книгу?
— О чем?
— О том, как я был здесь, об этом месте.
— Тебе никто не поверит. Тебя примут за сумасшедшего.
— Почему?
— Людям свойственно видеть в других отражение своей ограниченности.
То, что сказал мне старец на языке древних, повергло меня в шок.
— Неужели всё так страшно?
— Более чем. Но Бог правосуден, Он ни от кого не отступает без причины.
— Значит, весь мир сошел с ума?
— Большинству людей этого мира, не нужен Бог.
Я задумался. Сел и долго молчал. Прошло минут десять времени.
— Выход должен быть. Надо написать книгу.
— В этом нет нужды. Евангелие уже написано. Лучше и точнее Евангелия невозможно написать ничего. Без крестной жертвы Иисуса Христа никто не сможет приблизиться к Богу. Забудь о книге и более никогда не спрашивай меня об этом.
Я опять замолчал. Молчание было долгим.
— Почему я? Почему здесь нахожусь я, но не кто-то другой? Я грешный человек, ты же сам это хорошо знаешь.
— Я тоже был грешным, пока жил на земле, но я каялся и искал Бога. Ты искал и тебе открыли. Что же ты хочешь получить ещё?!
— Служение людям. Разве не в этом смысл жизни любого нормального человека?
— Люди не приняли Христа. Тем более они не примут твоего служения. Забудь о книгах и о проповедях. Это не твой путь. Твой путь — уединение и молитва.
— Может, мне в монастырь уйти?
— Тебя не поймут в монастыре. Люди захотят увидеть в тебе отражение своей гордыни, они захотят чтобы ты исполнял их гордые желания, а если начнут возносить тебя, то погубят душу.
— Значит, монастырь для меня невозможен?
— Ты можешь уйти в монастырь для безумного ангела.
Услышав эти слова, от неожиданности я вздрогнул и не поверил своим ушам.
— Что…?
— Ты можешь уйти в монастырь для безумного ангела.
Слова старца, сказанные мне повторно и подтвержденные на языке древних, не оставляли ни тени сомнения в том, что я все расслышал правильно.
— Где находится этот монастырь?
— Он находится везде.
— Что это значит?
— Монастырь — это уединенное место, отгороженное от всего прочего мира высокими крепостными стенами. Где бы ты ни был и как бы ты ни жил, никому никогда не открывай того, что будет открывать Бог лично для тебя. Удаляйся своими мыслями от всех и ищи Бога — это и будет твой монастырь.
Я задумался.
— Значит, внешнее уединение не обязательно?
— Оно не для всех нужно.
— Безумный ангел — это я?
— Все люди — ангелы и все они безумны.
Я опять задумался.
— Почему люди — это ангелы?
— Душа каждого человека невидимо связана со всей вселенной. Такими людей создал Бог. Поэтому все люди — ангелы. Мысль и чувства каждого человека, живущего на этой земле и уже умершего, влияют на все те события, которые происходят во всем мире.
— Как влияют?
— Плохие мысли увеличивают зло, добрые — помогают добру.
Я опять задумался.
— Так ли все просто?!
— Все просто, — ответил мне старец, — нужна лишь вера, чтобы понять это. Бог, но не человек привязал каждую мысль человека ко всей вселенной. Не вникай в подробности, ты не сможешь понести этот груз. Ищи благо, ищи Бога и будь свободен от излишне сложных мыслей, а лучше вообще будь разумно свободен — от всего.
Я снова задумался. Внутри меня все напряглось. Душа моя не могла вместить всего того что я слышал на языке ангелов.
— Быть свободным от всего? Разве это возможно?
— Бог привел тебя сюда совсем не для того, чтобы лишить свободы. Бог привел тебя сюда, чтобы сделать свободным, объединив с Собой.
Я замолчал.
Удивительный мир запредельного вошел в меня.
Да, на Мертвом озере я стал по-своему безумным.
Этот поход перевернул во мне все прежние мои представления о мире.
Когда я вернулся домой, мои знакомые заметили изменение. То что я вернулся худым это никого из близких не удивило — к этому давно все привыкли, так как я часто уходил в те времена в горы. Изменился мой внутренний мир и с тех пор я ещё больше полюбил уединение. Я вошел в невидимый миру монастырь для безумных ангелов, чтобы научиться в нём нищете духа и смиренной молитве о всех. А книгу написал о этом событии, потому что болел и делать мне было больше нечего как только, что да-нибудь приятное произошедшее в жизни, со мной или не со мной, неважно, вспоминать, описывать это и публиковать описание в интернете….
Такой безумец как я, современному издателю, а возможно и читателю, не нужен. Но нужен лишь тем немногим, кто мечтает о монастыре для безумных ангелов, для тех, кто любит одиночество и молитву.
Комментарии блокированы во избежание спама